Девушка из Золотого Рога

Вдруг Азиадэ резко вскинула голову. На Курца сверкнули полные бешенства глаза. Она вцепилась руками в его горло и резко оттолкнула, ударив его коленом в живот. Он увидел ее дрожащие побледневшие губы, которые приближались к нему. Бешеные глаза сузились в щелочки. Азиадэ неожиданно свистнула коротко и громко, как какая-то хищная птица, и впилась зубами во что-то чужое и рыхлое. Курц в ужасе отпрянул. Он пытался оторвать от себя это маленькое дикое тело, вцепившееся в него.

Они безмолвно боролись в полумраке душной комнаты. Охваченная животной ненавистью, Азиадэ вонзала зубы в плоть постороннего мужчины и чувствовала во рту соленый привкус его крови. Курц зашатался.

Она резко отпрыгнула в сторону и остановилась посреди комнаты, опустив голову и вытирая носовым платком рот. По лицу Курца текла широкая струя крови. С позеленевшим лицом он обессиленно упал в кресло.

Азиадэ, не проронив ни слова, вышла из комнаты. Когда она появилась в ярко освещенной зале, глаза ее все еще сверкали бешенством, упоением битвой, торжеством победителя. На круглом столе стоял большой бокал с крюшоном. Она залпом опустошила его. Впервые в жизни она почувствовала вкус алкоголя. Ей казалось, будто ее тело пронзает пылающее копье.

Так, значит, это и вправду могло произойти! Друг ее мужа мог намереваться соблазнить ее. Азиадэ подошла к зеркалу. Она казалась себе замаранной, запятнанной, извалянной в нечистотах. Лица гостей кружились у нее перед глазами. Кто-то смеялся, и это было похоже на ночной вой гиены. Она пошла дальше, скомкав в руках запачканный кровью платок.

Через две комнаты на диване сидел Хаса.

– Можно это, конечно, делать и под общим наркозом, – говорил он, – но тогда только с опущенной головой.

Она помахала ему, Хаса сразу же поднялся и подошел к ней. Она молчала. Ей казалось, он должен догадаться, какие слова готовы слететь с ее губ. Хаса был здесь, широкоплечий и крепкий, всегда готовый защитить ее. Она забыла про принца и далекие оазисы Сахары. Хаса был здесь, он был ее мужем. Сейчас должно произойти что-то страшное, и она уже не в силах этого предотвратить.

– Хаса, – начала она, – мой господин и повелитель. Твой друг, который пригласил нас к себе, нарушил законы гостеприимства. Он запер меня в безлюдной комнате, набросился на меня и хотел изнасиловать. Мне кажется, я откусила ему ухо. Иди и убей его, Хаса.

Она говорила жарко, хриплым голосом. Хаса смотрел на нее ошеломленно.

– Что с тобой, Азиадэ? – Он увидел окровавленный платок в ее руках. – Откуда эта кровь?

– Мне кажется, я откусила ему ухо. Теперь ты должен его убить, Хаса. Иди и убей его! – Она стояла перед ним, хрупкая и одинокая, с опущенными руками, и повторяла почти в экстазе: – Убей его, Хаса, убей его.

– Ты откусила ему ухо? Боже мой, ты настоящая дикарка. – Хаса растерянно улыбался.

– Я должна была перегрызть ему горло, но я всего лишь женщина. Убей его, Хаса, он оскорбил меня.

Улыбка Хасы становилась все шире. Он слишком много выпил в этот вечер. Мысль о том, что его жена откусила ухо его коллеге Курцу, казалась ему просто абсурдной.

– Я сейчас же пойду туда. Не смотри так сурово, я уже боюсь тебя.

Он пошел через гостиную. Пропахшая духами комната с картиной Ван Гога была пуста. Хаса пошел дальше. Курц стоял в приемной с закатанными рукавами и собирался пластырем залепить себе ухо.

– Твоя ангорская кошка меня немного поцарапала, – сказал он смущенно.

Хаса покачал головой.

– Неврологи ничего не смыслят в перевязках, – презрительно сказал он. – Давай сюда.

Он промыл рану и обработал ее как следует.

– У тебя дикая жена, – пробурчал Курц, немного успокоившись, – она меня чуть не загрызла. Как я теперь покажусь на глаза своим пациентам.

– Поделом тебе, – ответил Хаса, смеясь и поигрывая ножницами, – будешь знать, как приставать к чужим женам.

– Почему приставать? – возмутился Курц. – Что это она тебе рассказала? Мы стояли в комнате с Ван Гогом, и я рассказывал ей про картину. Может быть, я позволил себе чуточку лишнего – в разговоре я положил руку ей на плечо и дотронулся до ее лица, больше я ничего не помню. Она набросилась на меня, скажу тебе, как дикая кошка, как маленькая фурия. Ты что думаешь, стал бы я соблазнять женщину, когда в соседней комнате находятся двадцать человек. И вообще: я и чужие жены – это же смешно. С меня достаточно истеричных пациенток. Кстати, завтра я пошлю тебе один случай – богатую польку с неврозом. Предположительно рефлексоневроз.

Хаса продолжал смеяться. Курц был безобидным человеком, а Азиадэ полна гаремных представлений о нормах отношений в обществе. Восточные женщины таковы по натуре. Ему стало даже немного жаль Курца.

Пока Хаса перевязывал рану и обсуждал рефлексоневрозы богатой польки, Азиадэ сидела на широком диване в прихожей, а какой-то мужчина с распухшим лицом рассказывал о сущности современной английской прозы.

– В Голсуорси воплощены весь трагизм и вся бессмысленность земного существования, – говорил он.

– Да, – соглашалась Азиадэ, не отрывая взгляда от закрытой двери.