Девушка, которая взрывала воздушные замки

Внезапно он понял, что сейчас произойдет.

– Мне выпала печальная обязанность сообщить вам, что генеральный прокурор решил арестовать вас за целый ряд преступлений, на составление точного перечня которых, вероятно, потребуются недели.

– Что происходит? – возмущенно спросил Ваденшё.

– Происходит то, что вас, с вескими основаниями, арестовывают по подозрению в причастности к убийствам. Вы также подозреваетесь в шантаже, даче взяток, незаконном прослушивании телефонов, в неоднократной грубой подделке документов, в растратах с отягчающими обстоятельствами, в соучастии в проникновение в чужое жилище, в превышении должностных полномочий, в шпионаже и ряде других хороших вещей. Сейчас мы с вами поедем в полицейское управление, где нам никто не помешает, и проведем долгую и серьезную беседу.

– Я никаких убийств не совершал, – задыхаясь, выговорил Ваденшё.

– Следствие разберется.

– Это Клинтон. Это все дело его рук, – сказал Ваденшё.

Торстен Эдклинт удовлетворенно кивнул.

Каждому полицейскому известно, что существуют два классических способа ведения допроса подозреваемого. Злой полицейский и добрый полицейский. Злой полицейский угрожает, ругается, бьет кулаком по столу и ведет себя крайне грубо, чтобы запугать арестованного и таким путем добиться от раскаяния и признания. Добрый полицейский – лучше всего этакий седеющий дядя – угощает сигаретами и кофе, ласково кивает и использует рассудительный тон.

Большинству полицейских – но не всем – известно также, что техника допроса доброго полицейского приводит к значительно лучшим результатам. Нахальному закоренелому вору злой полицейский отнюдь не импонирует, а неуверенный в себе любитель, от которого злой полицейский добивается признания запугиванием, скорее всего, сознался бы в любом случае, независимо от техники ведения допроса.

Микаэль Блумквист слушал допрос Биргера Ваденшё из соседней комнаты. Его присутствие стало поначалу предметом споров, но потом Эдклинт решил, что, вероятно, сможет извлечь из наблюдений Микаэля кое-какую пользу.

Микаэль констатировал, что Торстен Эдклинт использовал третий вариант ведения допроса – незаинтересованный полицейский, что в данном случае, похоже, подходило лучше всего. Эдклинт вошел в помещение, разлил в казенные кружки кофе, включил магнитофон и откинулся на спинку кресла.

– Дело в том, что у нас уже имеется против вас весь мыслимый технический арсенал доказательств. Ваши показания интересуют нас лишь в качестве подтверждения того, что нам уже и так известно. Вопрос, на который нам, пожалуй, любопытно было бы получить ответ, – почему? Как вы дошли до такого безумия, что решились начать ликвидировать людей в Швеции так, будто мы находимся в Чили во времена диктатуры Пиночета? Магнитофон работает. Если вы хотите что-нибудь сказать, то сейчас самое время. Если вы откажетесь говорить, я выключу магнитофон, а потом мы снимем с вас галстук, выдернем из ботинок шнурки и поместим вас в следственный изолятор дожидаться адвоката, суда и приговора.

Затем Эдклинт сделал глоток кофе и замолчал. Через две минуты абсолютной тишины он протянул руку и выключил магнитофон. Потом встал.

– Я прослежу за тем, чтобы вас увели в течение пары минут. До свидания.

– Я никого не убивал, – сказал Ваденшё, когда Эдклинт уже открыл дверь.

Эдклинт остановился на пороге.

– Я не заинтересован в том, чтобы вести с вами какие-либо разговоры общего характера. Если вы хотите дать показания, я сяду и включу магнитофон. Все властные структуры Швеции – и особенно премьер-министр – с нетерпением ждут ваших объяснений. Если вы будете говорить, я смогу уже сегодня вечером поехать к премьер-министру и изложить ему вашу версию развития событий. Если же вы рассказывать не станете, то все равно пойдете под суд.

– Садитесь, – сказал Ваденшё.

Все поняли, что он уже сломался. Микаэль вздохнул с облегчением. Вместе с ним здесь находились Моника Фигуэрола, прокурор Рагнхильд Густавссон, анонимный сотрудник СЭПО Стефан и еще двое совершенно неизвестных ему людей. Микаэль подозревал, что по крайней мере один из них представляет министра юстиции.

– Я не имею к убийствам никакого отношения, – повторил Ваденшё, когда Эдклинт снова включил магнитофон.

– К убийствам, – сказал Микаэль Блумквист Монике Фигуэроле. – Их несколько.

– Ш-ш, – откликнулась она.

– Это все Клинтон с Гульбергом. Я ничего не знал об их намерениях. Клянусь. Я был просто в шоке, узнав о том, что Гульберг застрелил Залаченко. Я просто не мог поверить, что это правда… я не мог поверить. А услыхав про Бьёрка, я чуть не получил инфаркт.

– Расскажите об убийстве Бьёрка, – предложил Эдклинт, не меняя тона. – Как оно произошло?

– Клинтон кого-то нанял. Как там все было, мне неизвестно, но его убили два югослава. Серба, если я не ошибаюсь. Задание им давал и расплачивался с ними Георг Нюстрём. Как только я обо всем узнал, я понял, что дело кончится катастрофой.

– Давайте начнем с начала, – сказал Эдклинт. – Когда вы приступили к работе в «Секции»?

Когда Ваденшё начал рассказывать, его было уже не остановить. Допрос продолжался почти пять часов.