Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes)

– Он испытывал большое давление, – сказал Бублански. – Знал, что дело Залаченко вот-вот получит огласку и что он сам рискует попасть в тюрьму за нарушение закона о борьбе с проституцией и оказаться в центре внимания СМИ. Не знаю, чего он боялся больше. Он был нездоров, его долгое время мучили хронические боли… Не знаю. Я был бы признателен, если бы он оставил письмо или что-нибудь в этом роде.

– Многие из тех, кто совершает самоубийство, не оставляют никаких прощальных писем.

– Знаю. Ладно. Выбора у нас нет, о Бьёрке придется забыть.

*

Эрика Бергер не могла заставить себя сразу усесться в кресло Морандера в стеклянной клетке, отодвинув его личные вещи в сторону. Она условилась с Гуннаром Магнуссоном о том, что тот договорится с семьей Морандера и вдова подойдет, когда ей будет удобно, чтобы отобрать принадлежащие ей вещи.

Вместо этого Эрика очистила место за центральным столом, прямо посреди множества редакторов, установила там свой лэптоп и приняла командование на себя. Царил хаос, но через три часа после того, как она столь неожиданно встала у руля «СМП», главная страница газеты была сдана в печать. Гуннар Магнуссон написал четыре столбца о жизни и деятельности Хокана Морандера, в центре страницы поместили портрет покойного, его незаконченную передовицу – слева, а понизу дали серию фотографий. С точки зрения дизайна это было неверно, но недостатки скрашивал сильный эмоциональный заряд.

Около шести часов вечера Эрика просматривала рубрики первой страницы и обсуждала тексты с руководителем редакторов. В это время к ней подошел Боргшё и тронул за плечо. Она подняла взгляд.

– Могу я попросить вас на несколько слов?

Они прошли к кофейному автомату в комнате для ланча.

– Я только хочу сказать, что мне очень понравилось, как вы сегодня взяли на себя руководство. Думаю, вам удалось нас всех удивить.

– У меня не было особенного выбора. Но все пойдет гладко, только когда я как следует освоюсь.

– Мы это понимаем.

– Мы?

– Я имею в виду и сотрудников, и правление. Особенно правление. Однако после того, что произошло сегодня, я больше чем когда-либо уверен в том, что мы не ошиблись, остановив свой выбор на вас. Вы пришли сюда в последний момент и были вынуждены принимать дела в крайне затруднительной ситуации.

Эрика почти покраснела – такого с ней не бывало лет с четырнадцати.

– Могу я дать вам добрый совет…

– Разумеется.

– Я слышал, что вы тут обменивались мнениями по поводу расстановки заголовков с Андерсом Хольмом, руководителем отдела информации.

– Мы разошлись в том, под каким углом подавать статью, посвященную предложению правительства по налогам. Он вынес определенную позицию прямо в рубрику на месте, отведенном для новостей. А там мы должны подавать информацию нейтрально. Позиции следует раскрывать на главной странице. И раз уж мы об этом заговорили – я буду время от времени писать передовицы, но я, как вы знаете, не принадлежу к какой-либо политической партии, поэтому нам надо решить вопрос о том, кто будет руководить редакцией, работающей над главной страницей.

– Пока этим может заняться Магнуссон, – сказал Боргшё.

Эрика Бергер пожала плечами.

– Мне все равно, кого вы выделите. Но это должен быть человек, несущий полную ответственность за взгляды газеты.

– Я понимаю. Но я хочу лишь сказать, что вам, пожалуй, стоит предоставить Хольму некоторую свободу. Он работает в «СМП» давно и уже пятнадцать лет руководит информационным отделом. Он знает, что делает. Хольм бывает строптив, но он практически незаменим.

– Я знаю. Морандер мне говорил. Однако в подаче новостей ему все-таки придется подстраиваться под остальных. В конце концов, вы наняли меня, чтобы обновлять газету.

Боргшё задумчиво кивнул.

– О’кей. Будем решать проблемы по мере их поступления.

*

Когда Анника Джаннини в среду вечером, возвращаясь в Стокгольм, села на Гётеборгском центральном вокзале в поезд Х2000, она чувствовала себя усталой и раздраженной. Ей казалось, что в последний месяц она просто живет в этом поезде и практически перестала видеться с семьей. Анника сходила в вагон-ресторан за кофе, вернулась на свое место и открыла папку с записями последней беседы с Лисбет Саландер, которая явилась дополнительной причиной ее усталости и раздражения.

Она темнит, думала Анника Джаннини. Эта глупышка не рассказывает мне правды. И Микке тоже темнит. Одному богу известно, чем они занимаются.

Анника также констатировала, что, поскольку брат и клиентка не имеют возможности общаться, заговор – если таковой существует – возник сам собой, они молчат о вещах, о которых им кажется естественным молчать. Неизвестно, в чем тут дело, но Микаэль Блумквист считает необходимым что-то скрывать.