Когда Марианна Эндрюс закрывает дневник, в зале заседаний воцаряется мертвая тишина. Лив находится в таком напряжении, что еще немножко — и она упадет в обморок. Девушка бросает осторожный взгляд в сторону и видит Пола, который сидит, напряженно вытянув шею и уперев локти в колени. Рядом с ним Джейн Дикинсон что-то яростно строчит в блокноте.
«Сумочка».
Слово берет Анжела Сильвер:
— Итак, мисс Эндрюс, давайте уточним. Получается, что в тот момент, когда вашей матери добровольно отдали картину, известную вам под названием «Девушка, которую ты покинул», данное произведение не находилось, причем никогда не находилось, на складе произведений искусства.
— Нет, не находилось, мэм.
— Тогда хотелось бы повторить еще раз. Да, на складе действительно хранилось огромное количество трофейных — награбленных — произведений искусства. Однако именно эту картину отдали в руки вашей матери вне стен оного склада.
— Да, мэм. Картину отдала немецкая дама. Так сказано в дневнике.
— Ваша честь, этот дневник, написанный рукой Луанны Бейкер, неопровержимо доказывает, что картина никогда не хранилась на сборном пункте. Портрет собственноручно отдала женщина, ненавидевшая его всю свою жизнь.
Анжела Сильвер садится. Пол смотрит на Лив, и в тот короткий момент, когда их взгляды встречаются, девушка видит улыбку в его глазах.
Судебное заседание прерывается на обед. Марианна, с висящей на локте голубой сумочкой, курит у заднего входа и смотрит на серую улицу.
— Все прошло грандиозно. Не так ли? — увидев Лив, заговорщицки улыбается она.
— Вы выступали блестяще.
— Боже мой, должна признаться, я сама получила большое удовольствие. Теперь пусть заткнут себе в глотку все, что говорили о моей маме. Уж я-то знаю, она в жизни не взяла чужого. — Марианна кивает, стряхивает пепел. — Они называли ее Бесстрашной мисс Бейкер.
Лив молча облокачивается на перила и зябко поднимает воротник пальто. Марианна докуривает сигарету жадными короткими затяжками.
— Это ведь он. Правда?
— Ой, милочка, я обещала, что буду держать язык за зубами, — строит забавную гримасу Марианна. — Утром я таки была готова себя убить. Ну конечно он. Бедняга по тебе с ума сходит.
Слово берет Кристофер Дженкс:
— Мисс Эндрюс, простой вопрос. А ваша мать поинтересовалась, как зовут эту потрясающе щедрую старую даму?
— Не имею представления, — растерянно моргает Марианна Эндрюс.
Лив тем временем не может отвести взгляд от Пола. «Неужели ты сделал это ради меня?» — молча спрашивает она его. Но он почему-то упорно прячет глаза. Он сидит рядом с Джейн Дикинсон, причем постоянно смотрит то на часы, то на дверь, и чувствуется, что он явно не в своей тарелке. И Лив пока даже не представляет, что будет ему говорить.
— Не кажется ли вам, что немного странно принимать подобные подарки от совершенно незнакомого человека?
— Ну да, подарок странный, но ведь и время тоже было странное. Вот вас бы туда сейчас!
По залу пробегает тихий смешок. Марианна Эндрюс слегка пританцовывает на месте. В ней явно пропал сценический талант, думает Лив.
— И в самом деле. Вы прочли все дневники вашей матери?
— Господи боже мой, да конечно же нет, — говорит Марианна Эндрюс. — Там ведь собраны материалы за тридцать лет. Мы — я — только вчера вечером их нашли, — смотрит она в сторону передней скамьи. — Но нашли самый важный отрывок. Там, где говорится, как маме отдали картину. В той тетради, что я и принесла сюда.
Она делает акцент на слове «отдали», кивая и искоса поглядывая на Лив.
— Значит, вы не читали дневник Луанны Бейкер за тысяча девятьсот сорок восьмой год?
В воздухе повисает длинная пауза. Лив видит, что Генри начинает рыться в записях.
Дженкс протягивает руку, и солиситор отдает ему лист бумаги.
— Милорд, могу я попросить вас открыть дневник на записи от одиннадцатого мая тысяча девятьсот сорок восьмого года, озаглавленной «Переезд»?