Девушка по соседству

– Да чтоб меня черт побрал! Только посмотрите, мальчики, – сказала она. – Чтоб меня черт побрал!

Она по-прежнему улыбалась, но лицо ее застыло как камень. Это напугало меня, и я невольно вспомнил тот день с Сьюзан. Словно она все утро была как ружье, готовое выстрелить, но ни мы, ни Мег этого не замечали. Мы были слишком заняты и слишком возбуждены.

– Так, поглядите-ка, – сказала она. – У нас тут урок женственности.

Она подошла ближе.

– Мег брезгует. Вы же понимаете, как девочки брезгуют, а, мальчики? Леди часто брезгуют. А Мег у нас леди. Да еще какая!

И внезапно издевка в ее голосе сменилась яростью:

– Ну а кто же тогда, во имя господне, я, Мегги? Ты считаешь, что я не леди? Думаешь, леди не обязаны делать то, что приходится делать? Могут не очищать свой проклятый двор от трижды проклятых гаденышей?

Мег была сбита с толку. Неудивительно – все произошло так быстро.

– Нет, я…

– Да уж, лучше сказать «нет», дорогуша! Мне не нужны такие намеки от соплячки в маечке, которая еще умываться толком не научилась! Ты поняла?

– Да, мэм.

Она отступила на шаг.

Похоже, это немного охладило ярость Рут. Она сделала глубокий вдох.

– Ладно. Давай, катись вниз. Возвращайся к стирке. И позовешь меня, когда закончишь. У меня для тебя будет кое-что еще.

– Да, мэм.

Она повернулась к дому, и на лице Рут снова появилась улыбка.

– Мои мальчики справятся здесь, – сказала она. – Верно, ребята?

Я кивнул. В эту минуту я лишился дара речи. Все мы молчали. Рут казалась столь царственно-властной, самим воплощением Справедливости, что я испытал какой-то благоговейный трепет.

Она погладила Вуфера по голове.

Я посмотрел на Мег. Она шла к дому с опущенной головой и терла лицо, пытаясь уничтожить пятнышко копоти, о котором разглагольствовала Рут.

А та обняла меня за плечи и развернула лицом к вязам, росшим в глубине двора. Я вдыхал ее запах: запах мыла, керосина, сигарет и чисто вымытых волос.

– Мои мальчики справятся, – повторила она. И в голосе ее снова звучала нежность.

Глава одиннадцатая

К часу дня мы спалили все гнезда гусениц во дворе Чандлеров. Рут оказалась права – у птиц сегодня был пир горой.

Я насквозь провонял керосином.

Мне страшно хотелось есть, я готов был убить за тарелку горячей еды, но согласился бы и на сэндвич с вареной колбасой.

Я отправился домой.

Умылся на кухне и соорудил себе сэндвич.

Мама гладила в гостиной, негромко подпевая пластинке с мюзиклом The Music Man, на который они с отцом ездили в прошлом году в Нью-Йорк, еще до того, как у них разразился скандал из-за – как я дума, – очередной папиной интрижки. У отца хватало возможностей завести роман на стороне, и он не упускал ни одной из них. Папа был совладельцем бара и ресторана «Орлиное гнездо», так что дамочек он снимал и поздно ночью, и сразу после открытия.

Но, думаю, мама на минуту обо всем этом забыла, вспоминая хорошие времена с профессором Гарольдом Хиллом[18] и его компанией.

Я ненавидел этот проклятый мюзикл.

Я заперся в своей комнате и какое-то время листал потрепанные номера журналов и комиксов, однако не нашел в них ничего интересного и решил снова отправиться к Чандлерам.

Я зашел с заднего двора и увидел на пороге Мег. Она выколачивала коврики из гостиной. Заметила меня и поманила рукой.

На мгновение мне стало неловко – возникло чувство некой раздвоенной лояльности.

С одной стороны, если Мег была у Рут в черном списке, то, наверное, не без причины.

С другой стороны, я хорошо помнил и катание на «чертовом колесе», и то утро на Большом Камне.

Она аккуратно развесила коврики на железных перилах и спустилась по ступенькам, идя мне навстречу. Пятнышка на ее лице уже не было, но на ней по-прежнему была желтая грязная футболка и старые шорты Донни. А волосы полны пыли.

Мег взяла меня за руку и молча повела за дом, подальше от кухонного окна.

– Я не понимаю… – сказала она.

Ее что-то всерьез беспокоило.

– Почему они так не любят меня, Дэвид?

Этого я не ожидал.

– Кто, Чандлеры?

– Да.

Она смотрела на меня в упор.

– Да брось. Ты им нравишься.

– Нет. Они меня не любят. То есть я делаю все, что могу, чтобы им понравиться. Делаю любую работу. Пытаюсь поговорить с ними, узнать их получше, дать им возможность узнать меня, но им, похоже, это не нужно. Как будто они хотят не любить меня. Как будто так для них лучше.

Я смутился. Все-таки мы говорили о моих друзьях.

– Слушай, – сказал я, – ладно, Рут разозлилась на тебя. Я не знаю почему. Может, у нее просто плохой день. Но ведь больше никто на тебя не злился. Ни Вилли, ни Вуфер, ни Донни.

Она мотнула головой:

– Ты не понимаешь. Вилли, Вуфер и Донни не злятся. Дело не в этом. Просто они как будто меня не видят. Словно я не существую. Словно я пустое место. Заговариваю с ним, они буркнут что-нибудь и отойдут. Но когда они меня замечают… с этим что-то не так. То, как они смотрят на меня. И Рут…

Она уже завелась, и теперь ее было не остановить.