А тут! И кролики, и лошадки, и «клубнику едим», да еще Лукишна – сразу и пироги печет! И не держатся ни за кого!
Сашка быстренько справилась с навернувшимися слезами облегчения, чтобы не напугать маленьких!
– Ну пошли. Покажите мне, как вы тут! – Она поднялась с колен и взяла их за ладошки.
На летней кухне вовсю топилась печь, пожилая женщина раскатывала на столе тесто, завидев их процессию, широко улыбнулась, разгоняя по лицу симпатичные морщины доброго человека.
– Проснулись! Вы Сашенька, Коля рассказал о своих гостях. Как спалось?
– Как в сказке! – радостно призналась Сашка.
Дети не жались пугливо к ней, как обычно при появлении любого человека, а подбежали к столу, быстро и сноровисто забрались на лавку.
– Ну, что, пострелята, – спросила, улыбаясь, женщина, – будете со мной пирожки лепить или пойдете клубнику щипать?
– Лепить!
– Щипать!
И все это радостно, никакого испуга! Спасибо тебе, Господи!
– Ах вы мои ангелочки! – засмеялась старушка.
Вытерла руки о фартук, прижала детей к себе и расцеловала в макушки.
Сашка была потрясена до немоты, с места двинуться не могла! У нее внутри все замерло – только бы не спугнуть! Старушка кинула на нее быстрый острый взгляд.
– Идите, ягодки поешьте, – сказала детям.
Они скатились с лавки и побежали в огород.
– Да в ведерке полощите, что Коля дал! – вслед им напомнила женщина и, повернувшись к Сашке, представилась: – Я Серафима Лукинична, все просто Лукиничной зовут, а мужа моего – Ильичом. Я тут пироги затеяла, надо пострелят подкормить, худые больно, да и вас побаловать!
– А где Ирина? – спросила Санька.
– Ирочка-то? Так они с Колей на речку пошли, купаться.
– Что-о?! – оторопела Сашка.
Она, не глядя, села на лавку, уставившись потрясенным взглядом на Лукиничну.
Этого не может быть! Этого просто не может быть!
– А чего такого-то? – подивилась Лукинична, вприщур глянув на Сашку. – Вода хорошая, теплая. Чего не поплавать-то?
Сашка прижала обе ладони к губам, борясь со слезами радости, рвущимися фонтаном наружу.
– Ты чегой-то, плохое что подумала? – насторожилась Лукинична.
Сашка энергично замотала головой, не в силах ничего сказать. Вот не могла, и все – либо говорить, либо со слезами бороться!
Справилась. Перевела дыхание.
– Ира боится незнакомых людей, – непонятно объяснила она.
– Какие ж мы незнакомые! Мы свойские! – подивилась старушка.
– Да! – рассмеялась сквозь предательски выкатившиеся-таки слезы Сашка. – Это точно!
– Ты чего ревешь-то? – допытывалась неугомонная бабулька.
– От счастья!
– От счастья – это правильно. А с Ириной-то что? Болеет? Чего людей сторонится?
– Болеет. Ее сильно избили. Очень сильно. И напугали. Она боится всего. И дети у нас… тоже всего боятся, людей боятся.
– Ты не переживай, Шуронька! – Лукинична присела рядом с ней на лавку, обняла за плечи теплой, натруженной рукой и прижала к своему боку. – Мы их откормим, отогреем. Вишь, вон с Коленькой-то на речку пошла-а! И детки щебечут – не боятся! Это сразу-то! Вчерась в ночь приехал, мы с Ильичом слыхали. А утречком-то шумнул меня – иди, говорит, Лукинична, познакомься с новыми жильцами. Я и прибегла. А уж они, малые-то, поначалу испужались, за Шарика спрятались, так я их вытащила, расцеловала. Отошли! Вон как гоняют, зайчатки! Все сладится, ты не боись, Шурочка, мы за ними приглядим!
Сашка отлепилась от убаюкивающего теплого бока.
– Спасибо вам большое!
Лукинична погладила Сашку по-матерински нежно по голове большой шершавой ладонью с застарелыми, потемневшими трещинами от непростой тяжкой работы.
– Это тебе поклон до земли, что их сюда определила! Коля сказал: ты попросила. Что бог даст – то жизнь покажет, глядишь, и Коленька при них отогреется! – и спохватилась, поднимаясь. – Чой-то я тут, старая, разболталась! Пироги-то! Кавалер твой где?
– Здесь, – отозвался Иван.
Он стоял, облокотившись на угол дома, и слышал весь их разговор, и мрачнел.
«Да, Александра Владимировна, непростая ты барышня! Свалилась же мне на голову! И что теперь с тобой делать? Что дальше делать-то?!»
Дня через два все разрешится и закончится – уж как разрешится, бог знает, – как получится, так и разрешится! Но все встанет на свои, положенные, места.
И что дальше?
Или нет ничего дальше – каждый вернется в свою жизнь? Он очень надеялся, почти был убежден, что бы она там ни скрывала – если что-то скрывает вообще, уверяет же, что ничего не знает, – но, что бы это ни было, даже то, о чем он подозревает в своих версиях, это не участие в криминале!
Дай-то бог!
– Пошли на речку, Сань, – предложил он.
– Давай! – преувеличенно бодро согласилась она.
– Ванюш, ты чего синий-то? Дрался, что ли? – спросила Лукинична.
Иван разулыбался, сграбастал старушку в объятия и расцеловал в обе щеки.
– Отстаивал честь дамы!
– Дело хорошее! – рассмеялась звонко Лукинична.
– Александра Владимировна!
От калитки к Саше быстро, почти бегом спешила Ирина, радостная, в легком летнем сарафанчике, с полотенцем на плече. Сзади, на пару шагов за ней, шел Коля.
– Иринка! – улыбнулась Сашка и поторопилась навстречу.