Девушка в поезде

Меня словно накрывает волной, лицо заливает краска стыда. Я сознавала, что делаю. И не только не сопротивлялась, а, наоборот, всячески подливала масла в огонь. Я хотела этого. Хотела быть с Джейсоном. Хотела почувствовать то же, что и Джесс, когда сидела с ним по вечерам с бокалом вина в руке. Я забыла, что должна была чувствовать при нынешних обстоятельствах. Меня не смущало, что Джесс в лучшем случае лишь плод моего воображения, а в худшем — что ее нет вообще, а есть только Меган — забитая до смерти и брошенная гнить в лесу. Хуже того, я ничего не забыла. Мне просто было не важно. Не важно потому, что я уже начинала верить всему, что о ней говорили. Разве я сама, пусть даже на самый краткий миг, не допускала, что она получила по заслугам?

Скотт выходит из ванной. Он принял душ и смыл с себя все, что могло напоминать обо мне. Выглядит он явно лучше, но, спрашивая, буду ли я пить кофе, по-прежнему прячет глаза. Я не хотела этого, это неправильно. Я не хочу этого делать. Не хочу больше терять голову.

Я быстро одеваюсь, иду в ванную и ополаскиваю лицо холодной водой. Тушь для ресниц потекла и чернеет в уголках глаз, губы тоже потемнели. Они искусаны. Лицо и шея красные от раздражения в тех местах, которые он натер щетиной. Перед глазами всплывает вчерашняя картина: его руки на моем теле. Меня начинает тошнить, и кружится голова. Я сажусь на край ванны. В ванной комнате неубрано: грязь вокруг раковины, на зеркале следы зубной пасты. В кружке только одна зубная щетка. Нет ни духов, ни увлажняющих кремов, ни косметики. Интересно, забрала она это с собой, когда уходила, или он просто выбросил все на помойку?

Вернувшись в спальню, я ищу следы ее пребывания — халат на двери, расческу на тумбочке, гигиеническую помаду, пару сережек, — но ничего не нахожу. Я прохожу через спальню и уже собираюсь открыть дверцу стенного шкафа, как снизу раздается крик, что кофе готов, и от неожиданности я вздрагиваю.

Он протягивает кружку, не глядя мне в лицо, а потом поворачивается спиной и смотрит вдаль: на железнодорожные пути или куда-то за ними. Я бросаю взгляд направо и вижу, что фотографии исчезли — все до одной. Чувствуя, что по коже у меня побежали мурашки, я отпиваю кофе и с трудом глотаю. Так не должно быть.

Может, все это дело рук его матери: она убрала все вещи и фотографии. Его мать не любила Меган, он постоянно об этом говорил. И все же разве можно поступать так, как поступил он прошлой ночью? Разве можно трахать незнакомую женщину в супружеской постели, когда после смерти жены не прошло и месяца? В этот момент он поворачивается, смотрит на меня и, мне кажется, читает мои мысли, потому что на его лице появляется странное выражение: то ли презрения, то ли неприязни. Он мне тоже противен, и я ставлю кружку на стол.

— Мне пора, — говорю я, и он не спорит.

Дождь прекратился. На улице ярко светит солнце, и я невольно щурюсь. К дому приближается мужчина и, когда я выхожу на улицу, едва на меня не налетает. Я закрываю лицо руками и поворачиваюсь вполоборота, чтобы пропустить его, как вдруг всего в нескольких метрах от себя замечаю Анну, которая стоит у своей машины, положив руки на бедрах, и смотрит на меня. Поймав мой взгляд, она качает головой, поворачивается и быстро, чуть ли не бегом, устремляется к своему дому. Я замираю на месте, провожая взглядом ее хрупкую фигурку в черных лосинах и красной футболке. Меня охватывает ощущение дежавю — я уже видела это раньше, видела, как она так бежала.

Это случилось вскоре после того, как я уехала из своего бывшего дома. Я зашла, чтобы повидаться с Томом и забрать какую-то забытую вещь. Не помню, что именно, но это не важно, потому что мне хотелось попасть в дом и увидеть его. Мне кажется, это было воскресенье, а съехала я в пятницу, так что прошло меньше двух суток. Я стояла и смотрела, как она переносит вещи из машины в дом. Она въехала меньше чем через два дня после меня, когда моя постель еще не успела остыть. О каком чувстве приличия тут можно говорить? Она поймала мой взгляд, и я направилась к ней. Я понятия не имею, что собиралась ей сказать, но что ничего умного — это точно. Я помню, что плакала. А она, как и сейчас, убежала. Тогда я еще не знала худшего — ее беременность не была заметна. И слава Богу! Думаю, что это убило бы меня. Я стою на платформе, жду электричку и чувствую, что мне нехорошо. Сажусь на скамейку и говорю себе, что это просто похмелье: пять дней ничего не пила, а потом вдруг дорвалась, и вот результат. Но я знаю, что дело в другом. Дело в Анне — в том, что я ее встретила, и в том, какое чувство ощутила, когда смотрела, как она убегает. Страх.

Анна

Суббота, 10 августа 2013 года

Утро