Девушка в синем

Несмотря на влияние «Игр» Вацлава Нижинского[106] и хореографических откровений его сестры Брониславы, постановка Романова в новом для него стиле отличалась все же известной самостоятельностью. Полуспортивные движения на столь известную романтическую музыку смущали немецкую публику, и она принимала этот балет довольно холодно.

Наши спектакли в турне по Германии пользовались, за исключением «Шубертианы», огромным успехом. Окончание «Трапеции» неизбежно вызывало в зале вздох ужаса, переходивший затем в бурю аплодисментов.

Отъезд в Германию приближался, и открытые чемоданы постепенно наполнялись всем необходимым для продолжительного путешествия.

У всеобщего баловня нашей семьи песика Джойки были тогда две страсти: шоколад и Миша, мой замурзанный друг — плюшевый медведь. Доступ к шоколаду при некоторой настойчивости был возможен, доступ к Мише — категорически запрещен.

Как догадался Джойка, что я уезжаю и увожу своего любимца? Из открытого чемодана он незаметно его выудил, запрятал под кровать и торжествующе вылез с ним оттуда, когда вернулось с вокзала провожавшее меня семейство.

Тем временем труппа Романтического театра водворилась в старинный отель города Гота. Впервые одна, в большой незнакомой комнате, я чувствовала себя отчаянно одинокой и, как всегда в трудную минуту, полезла за Мишей…

На следующее утро в Париж от «профессиональной танцовщицы» полетела телеграмма: «Высылайте Мишу, срочно».

После Гота и Ганновера — длинный переезд в Ратисбон (по-немецки Регенсбург). Там нас встретили снегом отороченные стены и башни средневекового города. Ветер в клочья рвал над ними черные тучи. Ледяные глыбы с грохотом сталкивались и разбивались на бурлящем Дунае. Было холодно и жутковато, а от этого еще веселее в нашей компании, успевшей сделаться неразлучной: Одрей, сестра писателя Анри Труайя — Ольга Тарасова[107] по прозвищу Башик, я, Обухов и наш дирижер Ефрем Курц[108]

. В старинном театре было светло и натоплено. От восторженного приема публики приятно кружилась голова.

В Мюнхене мы с трудом совмещали ежедневные спектакли с хождением по бесконечным залам Пинакотеки и прогулками по парку, как в сказке, застывшему в снежном уборе.

На вокзале какого-то города в квадрате запыленного окна встречного поезда мы на миг увидали Карсавину.

Откинув голову, Тамара Платоновна дремала. Ее бледный профиль терялся в меховой шапочке. Призрачно, как в небытие, пролетело мимо нас ее прекрасное, чуть грустное лицо.

Из-за отсутствия денег только символически отпраздновав мой шестнадцатый год рождения, с конца марта мы выехали в Турин, где гастролями Русского Романтического театра открывался только что построенный Театро ди Торино.

Среди величественных елей поезд довез нас до мертвой тишины туманных альпийских вершин. Оглушительно загрохотали его колеса в Симплонском туннеле. Жутко нависали стены этого подземного царства; казалось, ему не будет конца. Но вот стремительно приближается, растет светлая точка, и радостной вспышкой врывается солнце. Италия! Весна!

Контролеры в незнакомых формах проверяют паспорта. Не до них! Как беспечно отдыхают на небе облачка! На горных склонах розовым кружевом покрыты фруктовые деревья. Ни с чем не сравнимый весенний воздух Италии заливает душу глупым, пьянящим, щенячьим счастьем в этом мире, словно только что созданном для меня.

После года перерыва вследствие тяжелой операции Смирнова на сей раз должна была участвовать в наших спектаклях. Для нее была восстановлена «Жизель».

На генеральной репетиции все ахнули. Было больно смотреть, как эта чудесная артистка невероятным усилием воли пыталась возвратить себе технику, легкость, поэзию облика, которыми она еще так недавно всех восхищала.

Этими выступлениями так ужасно, так преждевременно Елена Александровна, по существу, закончила свою балетную карьеру.

Беда никогда не приходит одна. Наш добрый гений, табачный король, внезапно прекратил свои субсидии. Гастролями в Театро ди Торино закончилось также и существование Романтического театра.

Было трудно возвращаться к полуголодным парижским, будням. Наш дом опустел. Смирнова уехала на юг. Романов, кажется, в Буэнос-Айрес, Обухов танцевал «Петрушку» в миланской Ла Скала. Одрей Ашби вышла замуж в Южной Африке и навсегда исчезла с балетного горизонта.

Через товарищей по студии я узнала, что Ольга Спесивцева[109], с недавних пор занимавшая положение примы-балерины в парижской Опера, набирает для частного спектакля временную труппу.

Я представилась. Бывший репетитор Мариинского театра Николай Сергеев[110] среди множества девушек выбирал кордебалет для акта «Теней» из балета «Баядерка», который он возобновлял по привезенным им из России записям.

Пока, отобрав свои жертвы, в том числе и меня, он выстраивал нас в ряд, в студии появилось видение.

Вытянув небесной красоты ножки, видение опустилось на стул перед зеркалом. У всех остановилось дыхание. Спесивцева!.. Отвести от нее глаза было невозможно.