Девушка за спиной (сборник)

Я подумал, как же ему одиноко, если из одного стихотворения в другое непременно кочуют три образа: домашняя еда, «молодая» и «плотские утехи». И услышал, что следующее стихотворение посвящено «супчику, что всех похлебок вкусней».

Потом еще раз прослушал о «черных руках» и замолчавшей от них девушке. И все пытался вытрясти из головы строчку, прилетевшую в ответ на это. «Смотрел с улыбкою, с которою Отелло душил уже бездыханное тело».

– В прошлые выходные ездил в Константиново, – сказал Роман и покрутил в бокале коньяк. – Взял бутылку дагестанского коньяка. Выпил на лавочке двести пятьдесят и зашел в дом. А там – огромная фотография Сережи. Смотрит на меня. Я ему говорю: ты-то меня понимаешь!

– Какого Сережи? – спросил я, привычно теряя нить его рассказа.

Он посмотрел на меня, весело и удивленно.

– Сережи Есенина. А потом я вышел к обрыву, выпил еще двести пятьдесят. Погладил кошечку, ласковую такую. И вдруг Витя побежал вниз.

– Какой Витя? – спросил я.

– Строитель Витя, я вас знакомил в прошлом году. У человека проблемы – жена, налоговая… А тут стало легко – и он побежал. Красиво, весело. Кошечка на него смотрела, а я на кошечку.

– Поэзия, – сказал я. – Есенин. Помнишь, у него жеребенок бежит за поездом, как символ уходящего мира?

– Точно, – согласился Роман. – В городе всё поменялось. Другой мэр, другая команда. Подряды там, другие темы – все по-другому.

Я подвинул телефон ближе к нему.

– Помнишь Сережу, моего приятеля? Стал стихи писать. И тоже без ума от Есенина.

Включил ему стихотворение про «супчик».

– Это прекрасно, – сказал Роман. – Прекрасно, когда душа рождает такие образы. Когда слушаешь и представляешь кастрюлю на плите, а в квартире нет кроме вас никого. И ты режешь картошку, она крошит лук – а каждый думает только об одном: когда? Когда?

– Понравилось? – спросил я.

– Конечно, понравилось, – улыбнулся он. – Тема такая, понятная. Я сам однажды стихотворение написал – под воздействием магии одной встречи. Это было в Сочи. И вот, я вечером иду на ужин в нашем санатории для язвенников, а навстречу она. С мамой. Я смотрю на нее и вижу, что у нее грудь – именно такая.

– Какая? – спросил я.

Он засмеялся. Знакомые чертики прыгали в глазах.

– Какая? Для поэзии.

– И для поэта, – сказал я, даже не уточняя.

– И для поэта, – подтвердил он.

– Дашь почитать? – спросил я. – Или порвал?

– В гараже спрятал, – сказал он. – Чтобы гестапо не нашло.

Супруга у него была подозрительная. Не без оснований.

– Вот я сижу, мой стол в диетической столовой, «диета номер пять» – и заходит она.

– С мамой? – уточнил я.

– С мамой. А мама такая… Контролирует каждый шаг, каждый взгляд. И каждому в ответ телеграмма: не для тебя моя розочка расцвела. И не для тебя. И уж тем более не для тебя, понял?

– А ты? – спросил я.

– А я пошел за «Ессентуками», семнадцатый номер. Прохожу мимо ее стола, а мамы нет. Отлучилась на минуту. И говорю ей: «Вы даже не думайте, что я хочу с вами познакомиться. Нет, нет и снова нет. Вам просто нужен человек, который будет вас смешить с утра до вечера, а еще лучше – с вечера до утра».

– А она?

Роман встал, спугнув кошку. Чтобы было удобнее показывать действие в лицах. Похлопал себя по плечу и изобразил удивление, сменяющееся радостью.

– А тут не она, а мама. Мама. Говорит: «Молодой человек, я в этом санатории восьмой раз, и я профессор филологии. И мне очень не нравится ваш язык, потому что вы говорите слишком быстро, а значит, скрываете ваши мысли».

Я его обожал. И его рассказы тоже. Даже забыл про чай, про арбуз. «Вот оно, настоящее искусство», – думал я.

– А дальше? Дальше-то что?

– У Леши есть удивительное качество, – сказал друг. – Он очень любит ходить по ресторанам. На халяву.

– У Леши? – не понял я.

– Леша, из налоговой. Ты его знаешь. Мы были с ним в Сочи. Я вернулся к нашему столику, говорю ему: брат, идем вечером в ресторан. Приглашаю я, но на тебе мама. Любительница литературы.

– В Сочи рестораны как-то не очень диетические, – сказал я.

– Именно! – воскликнул Роман. – Именно. Но меня просто пёрло. Пальмы, танцы, мама с Лешей кружатся под Челентано, и он ей втирает о русской и мировой литературе. А мама говорит ему: «Я здесь восьмой раз. И впервые с дочкой. Сочи город соблазнов, поэтому за ней нужен глаз да глаз». Восьмой раз, представляешь? И она изображает полицию нравов.

– Сюжет, – сказал я. – А дочка?

– А дочке двадцать пять. И муж дома, в Белоруссии. И ей скучно. С мамой скучно, с мужем скучно. И тут я, веселый и ненавязчивый.

– Сюжет, – повторил я.

– Мы ездили в горы, – сообщил Роман. – Вернулись. Мама пошла на процедуры. Она мне пишет: зайди. Я зашел, она стоит в комбинезоне на голое тело – и надо только потянуть вниз молнию.

– Потянул? – спросил я.

Он улыбнулся. Довольный, что обманул.

– Нет. Я ей говорю: «Всё прекрасно, давайте вечером пойдем в кино. С мамой и Лешей».

– Пошли?

– Пошли. Леша с мамой в середине, мы по краям.

– Леша довольный, – сказал я, представляя себе это. – Платить за себя не надо, а культурная программа становится шире.