Девушка ждёт

– Положите эту штуку в сумочку. Самый маленький револьвер на свете. Я купил его специально для Англии, – ведь у вас не принято ходить с оружием.

Динни рассмеялась.

– Спасибо, профессор, но у меня он непременно выстрелит совсем некстати. И даже в случае опасности было бы нечестно им воспользоваться.

– Верно! Мне это не пришло в голову. Но это верно. Человек, которого постигло такое несчастье, имеет право на сочувствие. Но мне не нравится, что вы будете подвергать себя опасности.

Помня наставления Флер, Динни храбро спросила:

– Почему?

– Потому, что вы мне очень дороги.

– Это так мило с вашей стороны; но должна вас предупредить, профессор, что на брачной бирже я не котируюсь.

– Всякая женщина котируется, пока не вышла замуж.

– Кое-кто полагает, что она только тогда и начинает котироваться.

– Знаете, – серьезно сказал Халлорсен, – лично я не признаю измен. Я стою за честную игру в отношениях между мужчиной и женщиной, как и во всем остальном.

– От души желаю вам найти честного партнера.

Он выпрямился во весь рост.

– Я его уже нашел. Имею честь просить вашей руки, и, пожалуйста, не говорите сразу «нет».

– Если вы стоите за честную игру, профессор, я должна сказать – «нет».

Она увидела, как его голубые глаза затуманились, точно от боли, и ей стало его жаль. Он подошел к ней поближе, возвышаясь над ней, как гора, – ее даже дрожь пробрала.

– Вас смущает, что я американец?

– Я сама не знаю, что меня смущает.

– Может, вы все еще на меня сердитесь из-за брата?

– Не знаю.

– Но вы мне позволите надеяться?

– Нет. Поверьте, я польщена и благодарна. Но… нет.

– Простите, вы любите другого?

Динни покачала головой.

Халлорсен замер, на лице его было написано недоумение, потом оно прояснилось.

– Наверно, я вас еще не заслужил, – сказал он. – Мне надо вас заслужить.

– Я этого не стою. Просто я к вам ничего не чувствую.

– У меня чистые руки и чистое сердце.

– Не сомневаюсь; я восхищаюсь вами, профессор, но я никогда вас не полюблю.

Халлорсен отступил, словно не доверяя своей выдержке, и отвесил ей глубокий поклон. Во всем его облике было столько благородства, что она невольно им залюбовалась. Наступило долгое молчание.

– Ну что ж, слезами горю не поможешь, – сказал он наконец, – располагайте мною, как вам будет угодно. Я ваш покорный слуга. – И, круто повернувшись, вышел.

Внизу хлопнула дверь, и Динни почувствовала комок в горле. Ей было больно оттого, что она причинила ему боль, но она испытывала и облегчение – такое, какое испытываешь, когда тебе перестает угрожать что-то огромное, стихийное, первобытное. Динни постояла перед зеркалом, злясь на себя, словно она только сейчас обнаружила, какие у нее чувствительные нервы. Как мог большой, красивый, пышущий здоровьем человек полюбить это существо с рыбьей кровью, эту спичку, которую она видела сейчас в зеркале? Да ведь он может убить ее одним щелчком. Не это ли ее и оттолкнуло? Своим ростом, своей силой, своим румянцем и звучным голосом он как бы олицетворял безбрежный простор его прерий. Смешно, глупо, может быть, но это и в самом деле ее отталкивало. Ее место здесь, в ее мире, а совсем не среди таких, как он. Если поставить их рядом, они будут выглядеть просто смехотворно. Она все еще стояла, невесело улыбаясь, перед зеркалом, когда приехал Адриан.

Динни порывисто повернулась к нему. Трудно было представить себе больший контраст с недавним посетителем. Она поглядела на этого совсем не цветущего, немолодого, умного, мягкого и глубоко встревоженного человека – и сразу как-то успокоилась. Динни поцеловала его.

– Я переезжаю к Диане и хотела перед этим тебя повидать.

– Ты в самом деле туда едешь?

– Да. Ты, наверно, не обедал и чаю не пил… – Она позвонила. – Кокер, принесите мистеру Адриану…

– Пожалуйста, коньяку с содовой, Кокер.

– Теперь рассказывай, дядя, – сказала она, когда он проглотил коньяк.

– Боюсь, Динни, что на них не очень-то можно положиться. По их мнению, Ферзу лучше вернуться в клинику. Но я не пойму, зачем это нужно, пока он ведет себя нормально. Они отрицают возможность его выздоровления, но не могут припомнить у него ни одного ненормального поступка за последние недели. Я разыскал его служителя и расспросил его. По-моему, это порядочный человек; он мне сказал, что в данный момент Ферз так же здоров, как он сам. Но беда в том, что Ферз однажды уже поправился – он был здоров три недели, а потом все началось снова. Этот парень считает, что если что-нибудь выведет Ферза из равновесия, – например, если ему будут перечить, – он заболеет опять, и, может быть, еще хуже. Просто ужас.

– А он не буйный, когда у него приступ?

– Буйный, но это какое-го мрачное буйство, направленное больше против себя, чем против других.

– А они не попробуют взять его обратно силой?

– Не имеют права. Он пошел к ним добровольно; я тебе говорил, что официально он сумасшедшим не признан. Как Диана?

– Вид у нее усталый, но красива, как всегда. Говорит, что пойдет на все, чтобы ему помочь.

Адриан кивнул.