Девушки

Подруги оделись и вышли на крыльцо. Горячее солнце ослепило их. На улице тускло блестел лед, желтел навоз и чернела жирная грязь. На березе, высокой и побуревшей, пели скворцы. Вдали виднелась широкая полоса Оки. Воды взгорбили лед и гневно вырывались из его трещин, заливали низкие места лугов и огородов. Проносились с протяжным писком чайки, размахивая белыми острыми крыльями. Подруги смотрели на реку, прислушивались. Река глухо шумела, ворчала, сопела. Лед ломался с грохотом, похожим на удары грома. При каждом таком ударе галки и грачи взлетали с деревьев и с тревожным криком кружились над усадебными садами, закрывая собой, как черными сетями, синевато-мглистый горизонт.

— Ночью, пожалуй, начнется ледоход, — сказала Даша, и ее васильковые глаза стали темнее, ямочки щек заулыбались.

— Люблю смотреть на ледоход! — вдохновенно произнесла Ольга. — Какая сила, сколько энергии! В эти минуты я мыслями и сердцем сливаюсь с ним, чувствую столько силы в себе! Мне хочется много-много всего… Вот я окончила, как и ты, десятилетку, а знаю мало…

— Я еще меньше, — призналась Даша. — Ты читаешь, а я почти равнодушна к чтению. Да, Оля, если ты собираешься в университет, тебе надо много читать.

— Как и всем девушкам, учиться и тебе не закрыта дорога, — возразила Ольга. — Кончится война, поступим в институт. Разве ты не мечтала пойти в Тимирязевскую академию?

— Я тогда очень любила цветы, хотела быть луговодом, — покраснев, улыбнулась Даша. — Думала, что луговод имеет дело только с травами и луговыми цветами. Теперь я об этом не думаю, — думы, как детство, отошли в прошлое.

— Отошли?

— Да, — вздохнув, сказала Даша, — я слишком обычна, вот и отошли такие думы, желания. Одно у меня желание — работать, помогать Красной Армии, потом, как победим, выйти замуж, любить, быть любимой, нарожать детей… быть честной в труде, а в жизни счастливой.

— Шутишь сегодня? — взглянув на подругу, заметила Ольга.

— Не знаю, Оля, кажется, говорю серьезно…

— А вот идет Юля, наша попутчица из Рязани, — заметив высокую, в сером, солдатского сукна полупальто и в кожаных сапогах девушку, сказала Ольга. — Она!

— Уж не к Луше ли? — проговорила Даша. — Она ведь тогда сказала нам, что работала в ее бригаде.

— К Луше… Свернула к ее хате, — отозвалась Ольга, и лицо ее засветилось улыбкой. — Хорошо сделала Юля, что вспомнила свою бригадиршу.

Подруги сбежали с крыльца и разошлись в разные стороны.

Поравнявшись с домом кузнеца Протасова, Ольга увидела сидевшую на крыльце в двух платках Ульяну. Из-под белого пухового темнел длинный крючковатый нос, сверкали пуговки злых, пронзительно черных глаз.

«Опять старая ехидна остановит каким-нибудь вопросом», — с неприятным чувством подумала Ольга и, громко поздоровавшись, быстро прошла мимо.

Старуха подняла голову и, когда Ольга была уже у своего дома, заговорила.

— Верховод! Видно, таких сам сатана прислал на землю, — поправив ковровый платок на плечах, сказала со злобой Ульяна.

* * *

На землю опускались сиреневые сумерки. В палисаднике на березах трещали воробьи, приготовляясь забраться в застреху крыши, в гнезда.

Анна Петровна была на дворе, задавала корм — сено и очистки — корове, овцам и поросенку. Куры давно уже дремали на толстом перемете в закуте. Ольга пилила ручной пилой сухие сучья. Дрова были плохие, но они все же давали больше жара, чем солома, да и печь не остывала, до утра держала тепло. Кончив пилить, Ольга собрала сучья в охапку и внесла в избу, на кухоньку. Скрипнула дверь, незнакомый голос спросил:

— Дома-то есть кто? Можно войти?

Ольга выглянула, удивленно воскликнула:

— Юля!

Девушка закрыла за собой дверь, слабо улыбнулась и смущенно заговорила:

— Мы почти не знаем друг друга. Вы не сердитесь на меня, что я, когда шла из Рязани, болтала о прошлом — о свадьбах, о гулянках… Я, была у Лукерьи Филипповны, поздравила ее с высокой наградой — орденом Трудового Красного Знамени. Она уже поправляется и в этом сезоне едет на заготовку торфа. «Я еще молодым покажу, как надо работать, — сказала тетя Луша, обнимая и целуя меня. — Вот только болезнь немножко припугнула, думала, что задержит… Теперь ничего, здорова…» — и расплакалась.

— Идите сюда, садитесь, рассказывайте, — войдя в зальце, пригласила Ольга.

Гольцева вошла и, оглядывая помещение, села на стул.

— Ольга, я хочу посоветоваться с вами, — вскинув синие глаза на Тарутину, начала Юлия. — В нашем селе больше восьмидесяти доброволок, многие из них комсомолки. Ровно две бригады. Лукерья Филипповна и предложила мне возглавить одну, а я боюсь: вдруг не справлюсь? Правда, девушки-комсомолки не подведут меня, да и тетя Луша поможет советами. Я уже, признаться, согласилась, а потом и струсила, думаю: не отказаться ли? А трушу я только потому, что у меня нет сильного характера, чтобы управлять и руководить девушками. Ольга, посоветуйте — брать мне бригаду или не брать?

— Берите, — сказала Ольга, разглядывая Юлю. — Думаю, что вы справитесь не хуже меня, Даши и других бригадиров.