Девушки

— «Берите», — улыбнулась Юля, и ее лицо зарумянилось. — Легко сказать, «берите», а я вот боюсь и боюсь. Я по характеру робкая… Так вот, с подругами, как сорока, болтаю, а на собрании, хоть убей, не выступлю. Вы, Оля, смеетесь в душе над моими словами, но я говорю правду — мне страшно стать за бригадира.

— Юля, что вы! Я не смеюсь! — ответила Оля, смутившись. — Я улыбаюсь, потому что вы такая наивная, хорошая.

— Вот если бы вы, Оля, помогли мне руководить бригадой, так я бы, пожалуй, согласилась.

— Конечно, помогу! — воскликнула Оля. — Мы и обязаны помогать друг другу!

— А если моя бригада обгонит в добыче торфа вашу, то сердиться не будете на меня?

Девушки секунду молчали, а потом бурно расхохотались и долго не могли успокоиться от душившего их смеха.

Вошла Анна Петровна и при виде смеющихся сама заулыбалась.

— Мама, это Юля из села Лубного, — вытирая платочком глаза, представила девушку Ольга. — Она была у Лукерьи Филипповны и зашла ко мне.

Юля встала и поздоровалась с Анной Петровной.

— Как же! — подхватила старушка. — Я твою маму, Татьяну Васильевну, отлично знаю. А с твоим отцом я немножко в родне. Твой дядя женил сынка на моей племяннице.

— Мама, а я не знала! — удивилась Ольга.

— А я знала, — сказала Юля. — Я была знакома, Анна Петровна, и с вашим сыном. Он часто приходил в наше село, к учителю. Однажды — это было накануне войны — я танцевала с ним.

— Был сын, а теперь уже нет… Как будто и не было у меня Гришеньки! — вздохнув глубоко, проговорила Анна Петровна, и слезы покатились по ее сморщенным, желтоватым щекам.

— Убит? Получили извещение? — побледнев, спросила Юля.

— Извещение я не получала… Но вот уже скоро два года, как от него ничего нет, — ответила глухим голосом Анна Петровна. — Уж, наверно, и косточки-то его сгнили… — Она опустила голову и скрылась в кухоньке.

— Раз нет извещения о его смерти, то он, ваш сын-то, может, и жив… Зачем же, Анна Петровна, убиваться преждевременно?

Старушка не отозвалась на утешительные слова Юли. Она громко вздыхала и всхлипывала. Ольга нахмурилась, запечалилась и тихо сказала:

— Я тоже, как и вы, не один раз говорила маменьке, чтоб она не убивалась так о Грише, — может быть, жив, партизанит…

— Ну, Оля, я пойду, — сказала Юля и протянула руку Ольге. — Анна Петровна, до свидания!

— Желаю тебе здоровья, касатка, — отозвалась Анна Петровна. — Да постой, постой! — забеспокоилась старушка и вышла из кухоньки. — Это куда же ты пойдешь, да в ночь, в полую воду? У тебя на пути две такие низины-балки. В них, наверно, гуляет полая вода… Нет уж, ночуй у нас, а завтра по морозцу и отправишься.

— А я и не пойду домой, — ответила Юля и поблагодарила Анну Петровну и Ольгу. — Я ночую у Лукерьи Филипповны. Она очень обрадовалась, что я пришла к ней, сказала, что она почти все время одна и одна… даже, говорит, опротивела сама себе. Мы поговорим и чайку попьем. Кроме того, я кое-что и поделаю для нее.

Ольга проводила Юлю почти до самой избы тети Луши. Когда она вернулась домой, на столе уже горел ночничок. Анна Петровна ставила самовар, гремя трубой. Ольга сбросила с плеч теплый пуховый платок, прошла в спаленку, взяла томик Чехова. В окна, закрытые наполовину миткалевыми занавесками, глядела тьма.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Маленький, толстенький человек, пухлощекий и курносый, в черном полупальто и в щегольских сапогах с калошами, поднялся на крыльцо избы председателя сельсовета и скрылся в сенях.

День начинался пасмурно, солнце встало, но его не было видно — пряталось за низкими, мглистыми облаками. Деревья шумели. Лед на Оке поднялся выше, передвигался. В сыром и пряном воздухе то и дело перекатывались гулы ломающегося льда. Они напоминали орудийную пальбу и раскаты весеннего грома. Над лесами, за Окой, отзывалось эхо. Природа пробуждалась от долгого сна, пробуждалась радостно и грозно. Она волновала молодых, звала их к великим подвигам и буйному веселью. Она волновала стариков, заставляла их забывать настоящее, уноситься мыслями к молодости и чувствовать себя молодыми.

Александр Денисович, председатель сельсовета, лежал с полузакрытыми глазами на горячей печи, прислушивался к торжественно-грозной поступи весны, к ее великой работе на Оке, в лугах и полях. Мысли обуревали Александра Денисовича, и перед ним возникали яркие картины будущего села.

Громкий стук в дверь оборвал их. Он открыл глаза и глянул в сумрак избы — под столом что-то грыз белый поросенок, помахивая хвостиком.

— Глаша, — позвал Александр Денисович, — стучат! Кого это принесло в такую рань? Поди спроси!

Маленькая, сухонькая Марфа Никаноровна, охнув, быстро поднялась с кровати, надела темную сатиновую юбку и серую, из грубой шерсти, кофту.

— Не буди девку, пусть поспит! — сказала она и вышла из избы.