Девушки

Емельян Матвеевич Долгунов все эти дни, перед открытием торфяного сезона, был очень занят. Под его строгим и внимательным наблюдением были отремонтированы бараки в поселках участка; бараков же было немало — сотни. Он еще не успел добраться до работников орса, — мешал ему начальник этого учреждения, живший далеко, в Шатуре. Долгунов подошел вплотную к Гусеву и долго ругал коменданта, почтительно стоявшего перед ним. В конце барака какая-то девушка фыркнула. Услыхав смех, Долгунов резко спросил:

— Кому это так весело?

Смех затих.

— Кому это так весело в таком бараке? — повторил он громче, оглядывая девушек. — Не прячься, выходи сюда! Я на вашем месте такого коменданта посадил бы в кадушку и выкатил бы его на улицу, а вы смеетесь. — Он замолчал и стал ждать. Девушка, которая рассмеялась, не вышла. Долгунов нахмурился и, вздохнув, проговорил примирительно: — Кадушки мягче перин были? Выспались на них так хорошо, что весело стало?

Комендант, заметив, что Емельян Матвеевич смягчился, поблагодарил в душе неизвестную девушку, которая смехом отвела от него гнев. Он выпрямился, шагнул к Долгунову и, слегка ударяя себя кулаком в грудь, стал оправдываться.

— Да, — сказал он, — мне не надо бы помещать девушек в этот барак, приспособленный для склада тары. А куда бы я мог их поместить? Куда? Ведь в эти дни их прибыло тысячи!

Гусев поднял глаза и встретился со взглядом Тарутиной и неожиданно для нее, волнуясь и горячась, воскликнул:

— Товарищ Тарутина! Ольга Николаевна, что же вы молчите, когда парторг грозит мне прокурором? Разве я виноват? Помещая вас в этот изолятор, я извинился перед вами, не хотел вас… словом, объяснил вам, что у меня другого помещения нет, а в отведенный для жилья барак разве я мог пустить, когда вы еще не были в бане? Не мог! Да и вы, Ольга Николаевна, сами не захотели. Сказали: «Ничего, товарищ Гусев, одну ночку как-нибудь проведем». Да и ваши девушки вчера посмеялись надо мной. Дело ведь, Ольга Николаевна, так было? Заступитесь!

Глянув в удивленные темно-карие, почти черные глаза Тарутиной, комендант осекся и испугался, перевел взгляд на Долгунова, который был удивлен его словами не меньше Ольги и смотрел то на Тарутину, то на Кузнецову.

Даша шагнула вперед и сердито махнула рукой. Тарутина отстранила ее:

— Обожди!

Кузнецова насупилась и что-то шепнула Глаше, сидевшей на краю кадушки. Та буркнула:

— Врет, как сивый мерин.

Ольга взглянула на Гусева — он был бледен.

«Зачем это он все придумал?» — она перевела взгляд на парторга и задумалась на мгновение. Гусев, придя в себя, проговорил:

— Емельян Матвеевич, вы сами видели, какой порядок наведен в бараках. Полы выкрашены охрой, стены выбелены, койки и тюфяки новенькие. Баки везде поставлены. Мебели достаточно. С клопами борьбу провел, и без помощи санитарной комиссии — она палец о палец не стукнула. Вы же, Емельян Матвеевич, предложили премировать меня за такую работу. Правда, вот крыши еще не везде починил, но в этом, вы сами знаете, не я один виноват. Я все пороги обил у начальства… Да и вы, Емельян Матвеевич, — проговорил жалобным голосом Гусев, запнулся и опять умоляюще глянул на Тарутину.

Ольга чуть заметно улыбнулась и, не глядя на коменданта, подумала: «Не привыкла я лгать, а, видно, придется».

— Емельян Матвеевич, — сказала Тарутина, — мы сами согласились переночевать в этом бараке.

Долгунов поправил фуражку, торопливо вышел. Гусев взглядом поблагодарил Ольгу и, повеселев, сказал, обращаясь ко всем:

— В бане, девушки, сегодня еще никто не мылся. Воды много. Мыло уже отпущено. Идите первыми.

Комендант снял кепку, низко поклонился и, крякнув, бодро выбежал за Долгуновым.

Девушки после ухода Гусева и Долгунова молчали.

— Надо же Гусеву набраться такого нахальства, чтобы в присутствии всех нас… Вот это комендант: сам врет и нас этому учит! — нарушила молчание Даша, обращаясь к Ольге. — И ты, Тарутина, подтвердила его ложные слова, оправдала перед парторгом и нами. Если бы ты не отстранила меня, так я отбрила бы его.

Тарутина взяла подругу под руку и промолчала.

— А ты, Ольга, не очень заступайся за Гусева: он, кривой черт, в прошлом году не очень-то заботился о бытовых условиях в бараках. Вперед погляди, как побелил бараки и выкрасил полы, — проговорила Лена.

Тарутина, отводя Дашу в сторону, громко сказала:

— Ладно, подружки. Мне просто стало жалко Гусева. Через час сами увидим бараки, а теперь в баню!

Девушки шумно, подхватив узелки с бельем, направились к выходу. Ольга и Даша не успели подойти к двери, как, расталкивая встречных девушек, ворвался в барак парторг поля Ливанов и крикнул:

— Где Ольга? Хочу видеть Тарутину!

— Была, да уехала, — отозвалась строго Даша. — Вы, Ливанов, что, не видите, а?

— Фу! Это вы? Ольга! Даша! Здравствуйте! — воскликнул приветливо Ливанов, крепко пожимая девушкам руки. У меня глаза-то не кошачьи. Кошки видят в такой тьме!

— И совсем не темно, а серо, — поправила Глаша. — А теперь пропустите нас, мы в баньку идем!