Дядя Бернак

— Она вульгарнее, чем должна быть. Я предпочитаю не видеть ее. Кто это такая? — он указал на молодую девушку в голубом платье. Несчастная затряслась от ужаса, видя, что имела несчастье привлечь на себя внимание раздраженного императора.

— Это mademoiselle де Бержеро!

— Сколько ей лет?

— 23, Ваше Величество!

— Вам пора выходить замуж! В двадцать три года все женщины должны быть замужем. Почему же вы до сих пор не сделали этого?

Бедная девушка, казалось, была неспособна произнести хотя бы одно слово; императрица, желая выручить ее из беды, добродушно заметила, что с этим вопросом надо было бы обратиться к молодым людям.

— Ах, так вот в чем затруднение? — сказал он. — Тогда беру на себя заботы о вас, m-lle, и найду вам супруга!

Он повернулся и, к моему ужасу, я увидал, что он вопрошающе смотрел на меня.

— Мы и вам найдем жену, m-r де Лаваль, — сказал он. — Об этом, впрочем, речь впереди! Ваше имя? — обратился он к оставшемуся совершенно покойным, изящному человеку в черном.

— Я музыкант по професии, Гретри!

— Да, да, я припоминаю вас! Я видел вас сотни раз, но никак не могу запомнить ваше имя. Кто вы? — обратился он к следующему. — Мое имя Иосиф де Шенье.

— Ах, да я видел вашу трагедию. Я не помню ее названия, но она плоха. Вы написали что-нибудь еще?

— Да, Ваше Величество. Вы разрешили мне посвятить последний том моих произведений вам!

— Очень возможно, но только у меня не было времени, чтобы прочесть его. Жаль, чьл у нас во Франции нет поэтов, потому что события последних лет дали бы довольно материала даже для Гомера и Вергилия. К сожалению, я могу создавать королевства, но не поэтов! Кто, по вашему мнению, лучший французский писатель?

— Расин, Ваше Величество!

— Ну тогда вы мало знакомы с литературой, потому что Корнель несравненно выше. Я плохо разбираю красоту стихов, но я могу симпатизировать или не симпатизировать духу поэта, и я считаю, что Корнель — величайший из всех поэтов. Я бы сделал его моим первым министром, если бы он жил в одну эпоху со мною. Я удивляюсь его уму, его знанию человеческого сердца и глубине его чувств. Что вы пишите теперь? — Я пишу трагедию из времен Генриха IV, Ваше Величество! — Это совершенно лишнее! Сюжет выбран вами слишком близко к нам, а я не желаю иметь на сцене современную политику. Пишите лучше пьесы об Александре. Ваше имя?

Он обратился к тому же музыканту, с которым только что говорил. — Я Гетри, музыкант, — спокойно повторил тот.

Император вспыхнул на мгновение от его краткого ответа, но не сказал ни слова и перешел к нескольким дамам, стоявшим у входа в комнату для карточной игры.

— Рад вас видеть, madame, — сказал он ближайшей из них. — Я надеюсь, вы себя лучше ведете? Мне сообщали о вас из Парижа различные сплетни, которые, говорят, доставили большое удовольствие и пищу для пересудов всему кварталу Сен Жермен.

— Я прошу, Ваше Величество, пояснить вашу мысль, — недовольным тоном возразила она.

— Сплетни соединяют ваше имя с именем полковника Лассаля! — Это клевета, Ваше Величество!

— Очень возможно, но только странно что-то, чтобы всем в одно и то же время пришла мысль сплетничать только о вас. В этом отношении вы, вероятно, самая несчастная из дам: ведь только что у вас был скандал с адъютантом Раппа. Должно же это когда-нибудь иметь конец! Ваше имя? — обернулся он к другой.

— Mademoiselle де Перигор!

— Сколько вам лет?

— Двадцать лет.

— Вы слишком худы, и ваши локти красны… Боже мой! Мadame Буамезон, неужели вы не можете являться ко Двору в чем-нибудь другом, а не в этом сером платье с красным тюрбаном и бриллиантовым полумесяцем? — Но я ни разу еще не надевала его, Ваше Величество!

— Ну, значит, у вас есть другое такое же, потому что я уже успел несколько раз видеть на вас одно и то же! Никогда не показывайтесь в этом костюме при мне! Monsieur де Ремюсат, я дал вам хорошее жалованье. Почему же вы так скаредничаете?

— Я проживаю сколько нужно, Ваше Величество!

— Я слышал, что вы продали ваш экипаж? Я даю вам деньги совсем не для того, чтобы вы их сберегали в банках! Вы занимаете высокий пост и должны жить соответственно вашему положению. Я желаю, чтобы у вас снова был экипаж, когда я вернусь в Париж. Примите к сведению! Жюно, бездельник! Я слышал, вы записались в азартные игроки и совершенно проигрались? Не забывайте, что карты — самая трудная дорога к счастью!

— Кто же виноват, Ваше Величество, что мой туз был побит четыре раза сряду!

— Та, та, та, да вы еще совсем дитя, не знающее цены деньгам. Сколько же вы задолжали?

— Сорок тысяч, Ваше Величество!