Диалектика просвещения. Философские фрагменты

При проведении подобных мероприятий ещё в большей степени нежели о наслаждении речь идёт, по-видимому, об обеспечении его функционирования, о его организации, подобно тому, как в другие демифологизированные эпохи, в Риме времён Цезарей и Ренессанса, равно как и в эпоху Барокко, схема активности имела решающий перевес над её содержанием. В Новое время идеи гармонии и совершенства были освобождены от их религиозного гипостазирования в потустороннее и вручены человеческому стремлению под формой системы в качестве критериев. После того как та утопия, которая давала надежду французской революции, одновременно и мощно и бессильно вошла в немецкую музыку и философию, разум был окончательно функционализирован учреждённым буржуазным порядком. Он был превращен в бесцельную целесообразность, именно поэтому позволяющую использовать себя в любых целях. Он стал рассматриваться в качестве плана самого по себе.

Тоталитарное государство умеет обращаться с нациями. «Это так, возразил князь», читаем мы у Сада, «правительство должно само управлять населением, в его руках должны находиться все средства, необходимые для того, чтобы его истребить, если оно его опасается, или чтобы его умножить, если оно это считает нужным, и чаши весов вершимого им правосудия никогда не должны приводиться в равновесие ничем иным, кроме собственных интересов или страстей, зависимых единственно лишь от страстей и интересов тех, кто, как мы уже говорили, наделён им полнотой власти настолько, насколько это необходимо для приумножения его собственной».[112]

Князь указывает путь, на который империализм, это самое ужасающее обличие рацио, вступил уже с давних пор. «… Отнимите у народа, который вы хотите поработить, его бога и деморализуйте его; до тех пор, пока он не начнёт поклоняться никакому иному богу кроме вас самих, не будет иметь никаких других обычаев кроме введённых вами, вы всегда будете оставаться его господином … оставьте ему взамен даже самую огромную способность к преступлению; никогда не карайте его, за исключением тех случаев, когда его жало обращается против вас самих». [113]

Так как разумом не полагаются никакие содержательные цели, все аффекты являются равноудалёнными от него. Они являются попросту природными, естественными.

Принцип, в соответствии с которым разум является просто противопоставленным всему неразумному, служит основанием действительной противоположности между Просвещением и мифологией. Последней дух ведом только в качестве погружённого в природу, в качестве природной силы. Подобно силам внешним, внутренние побуждения являются для неё одушевлёнными силами божественного или демонического происхождения. В противоположность этому связность, смысл, жизнь целиком и полностью возвращаются Просвещением обратно субъективности, собственно конституирующей себя лишь в ходе подобного рода возврата. Разум является её химическим агентом, впитывающим в себя собственную субстанцию вещей и улетучивающимся в чистую автономию разума.

Для того, чтобы избежать суеверного страха перед природой, объективные единицы действия и формы все без остатка компрометируются им в качестве оболочек некоего хаотического материала, а его влияние на человеческую инстанцию предаётся анафеме как рабство вплоть до того, что субъект в своей идеальной форме целиком и полностью становится единственно неограниченным, пустым авторитетом. Вся мощь природы становится не чем иным, как всего-навсего лишённым различий противодействием абстрактной мощи субъекта. Той специфической мифологией, с которой следовало покончить западному Просвещению даже как кальвинизму, была католическая доктрина об ordo и та языческая народная религия, которая продолжала бурно разрастаться под её прикрытием. Освободить от неё людей было целью буржуазной философии. Но освобождение зашло далее того, чем это предполагалось его гуманистичными инициаторами. Освобождённая от пут рыночная экономика оказалась одновременно и актуальным обличием разума и силой, разум надломившей. Романтическими реакционерами лишь откровенно высказывалось то, что самими бюргерами испытывалось на собственной шкуре: что свободе в их мире свойственна тенденция превращаться в организованную анархию.