Диалоги с шахматным Нострадамусом

Доннер пишет, что проснулся только за пятнадцать минут до начала партии со Смысловым. Не приходится сомневаться, что вечер перед этой партией закончился для Хейна только под утро и что он провел его, так же как и другие вечера, за игрой в бридж или в бесконечных разговорах за стойкой бара. Тем более что в том турнире играл и постоянный тогда собеседник голландца Бент Ларсен, режим дня которого ненамного отличался от дон перовского. Датчанин вел ежедневную шахматную колонку в газете, еженедельную — в журнале и писал регулярно о бридже; стрекот его пишущей машинки затихал обычно только под утро.

Доннер и Ларсен, конечно, не единственные шахматисты, отправлявшиеся спать очень поздно. Андрэ Лилиенталь вспоминает, что во время московского турнира 1935 года Капабланка нередко засиживался в ресторане «Прага» далеко за полночь: там царило веселье, пели цыгане, и знаменитый кубинец нередко возвращался в гостиницу, когда уже начинало светать.

Конечно, в эпоху отложенных партий у шахматистов был совсем иной режим дня. Длительный ночной анализ, кончающийся под утро, был нормой, в молодые годы к нему прибегал даже Ботвинник, в течение всей карьеры придерживавшийся железного распорядка дня. Были шахматисты, настолько увлеченные анализом, что могли сутками обходиться вообще без сна. Таким был, по рассказам, американский гроссмейстер Николас Россолимо.

Что же касается соперника Доннера, то Смыслов — типичный «жаворонок». Знаю, что в советские времена он, живя на даче, начинал свой день однообразно: ранним утром выслушивал программу Би-би-си, после чего, любуясь просыпающейся природой, совершал часовую прогулку, по завершении которой снова выслушивал ту же самую программу — на этот раз в записи.

В годы, когда Василий Васильевич регулярно играл в турнирах, он крайне редко засиживался по вечерам, спал без просыпа и сновидений, но в последнее время ему снятся порой шахматные сны, причем чаще всего это какие-то запутанные позиции с причудливым расположением фигур. Снятся и люди. Почти всех их уже нет в живых. Он говорил несколько раз с Левенфишем, а однажды ему приснился Эмануил Ласкер, с которым Смыслов играл на редкость напряженную партию, результат которой не отложился в его памяти...

В дневниках Петра Ильича Чайковского очень часто встречается упоминание «гвоздя в голове»: «Встал после чудного сна с остатками гвоздя в голове», «Ночью просыпался с головной болью. Встал здоровым, но с остатками гвоздя. Потом прошло». Или: «Спал очень много, но все-таки проснулся с остатком гвоздя. Был весь день крайне осторожен и в пище, и в работе, но все время гвоздь все-таки был». Очевидно, что сон и непосредственно связанное с ним физическое состояние оказывали огромное влияние на творческую деятельность великого композитора.

Один из самых известных философов 19-го века говорил, что всё, что он написал после бессонной или плохо проведенной ночи, написал не он. Мысль эта очень понятна шахматисту: каждому известно состояние, когда, просыпаясь, чувствуешь, что еще не отдохнул, что мозг не находится в состоянии ясности, совершенно необходимой для игры в шахматы. И это не предвещает ничего хорошего для предстоящей партии.

Все шахматисты прошлого и настоящего единодушны во мнении: хороший сон, свежая голова — залог успеха; в конце концов, режим сна не так уж важен, главное, чтобы к моменту игры вы были в состоянии боевой готовности. Знавшие Владимира Симагина вспоминают, что тот просыпался ровно в шесть утра, закуривал и начинал читать или анализировать на карманных шахматах. Через некоторое время он снова засыпал.

«Нарушение сна — первый признак нервного истощения, — говорит Борис Спасский. - Я понял, что проигрываю матч Фишеру в 1972 году, когда потерял сон. Я просыпался утром, часов в шесть, и, ворочаясь, долго не мог заснуть. Умение накапливать энергию и экономно ее расходовать — большое искусство. Нервы обеспечивают главное: работоспособность и выносливость, и нервное истощение — самый главный враг шахматиста».

Немалую роль отводил сну и Капабланка. «Что касается вопроса о том, как готовиться к турниру, скажу, что самое важное — сон вволю, душевный покой и отсутствие забот нешахматного характера, — отмечал он. — Я слышал, что Алехин уделяет большое внимание сложной и трудной психологической подготовке. Для меня это означало бы огромную — и напрасную - трату физической и умственной энергии».

Турнир в Петербурге 1914 года совпал у будущего гроссмейстера Левен-фиша с подготовкой дипломного проекта; он решил совместить оба занятия, резко сократив часы сна. «Качество игры снижается, а нервная система недопустимо изнашивается, — предостерегал Григорий Яковлевич молодых шахматистов уже на склоне лет. — Никому не интересно, что вы пришли на игру переутомленным и из-за этого потерпели поражение».