Диалоги с шахматным Нострадамусом

Утрате напора, агрессивности очень часто сопутствует появление страха. Страх оступиться, совершить ошибку был бы, возможно, не столь велик, если бы шахматист не понимал, как безжалостно его ошибки будут оценены другими. Проигравшие получают клеймо неудачников, безжалостно подчеркивающее, что они относятся к категории людей, которые не могут рассчитывать на симпатии окружающего мира (в лучшем случае им могут сострадать). В шахматах, как и вообще в спорте, такое отношение окружающих еще более заметно, чем в других областях человеческой деятельности.

Чемпионат США 2005 года выиграл шестнадцатилетний Хикару На-камура. В интервью, данном им сразу после турнира, одно из наиболее часто встречающихся слов — агрессия. «Да, я играю очень агрессивно и всегда стремлюсь к победе», «у меня агрессивный дебютный репертуар», «желание выиграть, быть агрессивным — вот менталитет, который мне нравится». Действительно, переигрывая партии молодого чемпиона, первое, на что обращаешь внимание, — это колоссальная энергия и агрессивная, нередко связанная с немалым риском, манера игры. В конечном итоге это явилось более важным фактором, чем понимание позиции и опыт более умудренных и значительно превышавших его возрастом соперников.

Эпикур полагал, что при философской дискуссии больше выигрывает побежденный — в том смысле, что он умножает знания. К шахматам, увы, это не относится. Сегодня! Слова «завтра», придуманного для детей и нерешительных людей, просто не существует. Завтра — нет! Вот принцип шахмат 21-го века.

Настоящий профессионал, обдумав положение на доске, действует со всей решительностью. Он знает, что во время партии не должно быть места ни сомнению, ни жалости, потому что мысль, не претворенная в действие, мало чего стоит, а действие, не проистекающее от мысли, не стоит вообще ничего.

В госпитале, куда попал бравый солдат Швейк, врач, подозревая в каждом больном симулянта, прописывал всем одинаковый курс лечения: обертывание в мокрую холодную простыню и строгую диету с обязательным употреблением аспирина, дабы уклоняющиеся от военной службы пропотели; хинин в лошадиных дозах, чтобы не думали, будто военная служба — мед... Но самой действенной процедурой считался клистир из мыльной воды и глицерина. От этого выздоравливали и просились на фронт даже самые закоренелые симулянты. Когда очередь дошла до Швейка, он держался геройски. «Не щади меня, — подбадривал он санитара, со страдальческим лицом ставившего ему клистир, — помни о присяге. Даже если бы здесь лежал твой отец или родной брат, поставь ему клистир — и никаких. Мы победим!»

Совет бравого солдата надо помнить каждому, кто садится за шахматную доску.

Х.Доннер. Пальма-де-Мальорка

Море совершенно черно, так же как и тело человека передо мной. Мы стоим на бесконечно широком пляже, я и огромный человек, полностью заслоняющий от меня солнце; даже тоненький лучик его не доходит до меня. Я истекаю кровью, пятна ее на песке черны, как море. Я умираю бесконечно долгой смертью. Недели, месяцы. Сорок лет.

Когда я в ужасе просыпаюсь, я знаю точно, что должен играть со Смысловым и что уже без четверти четыре. Русские — трудные соперники для меня, я не понимаю, отчего так, но я еще никогда не выиграл ни у одного из них, и Смыслов для меня — самый трудный.

Страх, что он может колдовать за доской, делает меня бессильным. Никакой аргумент не может меня убедить, что его слон не сильнее моего коня, так же как его конь не лучше моего слона. «Ты слишком эмоционален», — говорят люди, желающие мне добра; они думают, что «холодный рассудок» или что-то в этом роде действительно существует.

Яне трус, но я боюсь. К вящему удовольствию представителей героического советского народа. Без всякого сомнения, именно потому, что они кого-то представляют, они и играют выше своих возможностей. Я же не представляю никого, и поэтому и мой слон, и мой конь предоставлены самим себе.

Партия против Смыслова начинается в четыре. Судья ударяет в гонг и включает часы. Пошло другое время.

Не шахматисту всегда любопытно, о чем думает шахматист, сидя за доской. Однажды я даже хотел написать книгу об этом. Просто взять пару партий и ход за ходом прокомментировать их внутренним диалогом с самим собой. Одну из этих партий я проиграл в шестнадцать ходов. Для того чтобы воспроизвести всё, о чем я думал во время этой партии, я мог бы исписать двести страниц. Далеко рассчитанные варианты, коварные ловушки, блестящие находки.

Комментарии к другой партии, которую я выиграл в шестьдесят ходов, состояли бы в основном из чистых листов. Разве что изредка какое-нибудь восклицание или ругательство, но ничего больше, никаких вариантов, потому что если ты выигрываешь, ты не думаешь. Думать ты начинаешь, когда что-то не получается, тогда включаятся бессознательное, самокритика и психология.