– Это что еще за сборище?!
– Это наша команда КВН, мама, мы хотели порепетировать – Нина как могла спасала положение.
– А еда тоже входит в репетицию?
Нина была готова провалиться сквозь землю. Ребята поспешно стали уходить, Глеб в дверях обернулся: «Извините за причиненное беспокойство». «Да уж» – ответила мама.
На выступление Нина пошла, не могла не пойти. Ей было стыдно смотреть ребятам в глаза, хотя никто ни словом не обмолвился об инциденте, казалось, все забыли, суетились перед выходом, на Нину никто не обращал внимания. Сыграла она тогда плохо, в нужных местах зрители не смеялись, что, как Нине показалось, случилось из-за неё. На следующую игру Нину не позвали. Глеба она избегала, хотела даже перевестись на другой факультет, но год подошел к концу, и Буров выпустился. Пару лет назад Нина видела его по телевизору – вице-президент какой-то фирмы, по-прежнему красив и успешен. Что-то екнуло в груди, шевельнулась давняя влюбленность и такая же давняя боль.
«КВН – №5» – написала Нина. И подумала: «Ну вот, я предъявила детству счет. Только кто его оплатит?»
– Боже, а это откуда? Как будто военная карточка…
– Нет, это 51 – 52 год, я в детдоме была. Вот здесь, видишь, самая маленькая, помню, как плакала, когда налысо обрили.
– Галя, а как ты в детдом-то попала?
– Родители отдали.
На обороте фотографии было написано химическим карандашом: «Старая Русса, 1952. Воспитательница – Надежда Львовна». Нина подумала тогда, что это какая-то подруга бабушки Антонины и совсем не связала одинаковых, лысых детей с кем-то из своих близких.
– Антонина с Мишей? Почему?
– Толком не знаю, что-то поехали строить. Тогда все ездили на стройки.
– Но ведь можно же было старикам в деревню отвезти, тетке Вере, на худой конец – она же одинокая всю жизнь была.
– Поссорились они со стариками, в тайне меня отдали, и в тайне уехали. Потом, после возвращения еще лет пять, до самой смерти деда не виделись.
– Как же можно было малюточку-то такую, да на казенные харчи?…
– Мама сказала: «это как в детском саду». Я стояла у окна и махала ей рукой. А она уходила не обернувшись. Потом я много месяцев стояла у этого окна – дети играли, шумели, рисовали, дрались, а я стояла. Надежда Львовна меня стала на руках носить. Как только на пол спустит – я к окну. Помню, еще девчонка там была, черная, как цыганочка, Белла звали, так она мне все время говорила, что моих родителей убили на войне. Я так плакала. Потом привыкла, и когда меня забирали, вцепилась в Надежду Львовну и в рев. Вот, наверное, этого я и не смогла родителям простить. А надо бы – Антонины уж лет двадцать пять как нет, а отца и того больше. Разные в жизни бывают обстоятельства. Мне хватило, если бы она просто сказала, что мучается, что ошибку совершила. Но она этого не сказала…
– Да, попросить у своего ребенка прощение, это ведь мужество нужно, не каждому его достает… А ты, Галя, прости их, обязательно прости.
Нина взяла в руки бланк счета, перечитала все пункты и разорвала бумажку на мелкие кусочки. Её ждал отложенный отчет.