Диалоги Воспоминания Размышления

Ц.131^[165]— фортепианная пьеса Чайковского, но ритмическая разработка во втором такте ц. 134 моя. (Слушатель должен был бы сопоставить ее с ц. 50 «Орфея»). Ц. 158 — моя имитация знаменитой вариации из «Спящей красавицы».

Мелодия во втором и третьем тактах ц. 166 — Чайковского, а партия арфы — моя. Каденция ц. 168 также моя.

Вариации в ц. 175 и кода в ц. 181 обе мои.

Ц. 205 — «Нет, только тот, кто знал».с

Не помню, принадлежит ли ц. 213 мне или Чайковскому, но соло валторны в конце — мое.

«Поцелуй феи» ответствен за окончательный крах моей дружбы с Дягилевым. Он не смог простить мне, что я принял заказ от Иды Рубинштейн и громогласно поносил и мой балет и меня в частных кругах, и в печати. («Notre Igor aime seulement Г argent».^[166]Г-жа Рубинштейн заплатила мне 7500 долларов за «Поцелуй феи»; позже я получил от нее такую же сумму за «Персефону».) Но Дягилев сердился на меня еще по одной причине. Он жаждал, чтобы я признал гениальность его последнего протеже, чего я никак не мог сделать, поскольку тот никакой гениальностью не обладал. Поэтому наши взаимоотношения прервались, и последнее свидание было таким странным, что мне иногда кажется, что я вычитал это в каком-то романе, а не пережил все сам. Однажды в мае 1929 г. я пришел на Северный вокзал, чтобы ехать в Лон-

дон. Внезапно я увидел Дягилева, его нового протеже и Бориса Кохно, сопровождавших его в Лондон. Видя, что нельзя избежать встречи со мной, Дягилев сконфуженно-любезно заговорил со мной. Мы порознь прошли в свои купе, и он не покидал своего места. Больше я никогда его не видел. (III)

Симфония псалмов

Р. К. Помните ли вы, что определило ваш выбор текстов в Симфонии псалмов? Что вы имеете в виду, когда ссылаетесь на символику фуг? Каков был ваш первый музыкальный замысел? Почему вы использовали в оркестре преимущественно духовые инструменты? Каковы были обстоятельства заказа этой вещи?

И. С. Заказ на Симфонию псалмов начался с традиционного предложения издателя написать что-нибудь популярное. Я понял это слово по-своему — не в смысле «приспособленного к пониманию публики», а в смысле «чего-то, вызывающего всеобщее поклонение», и даже выбрал Псалом 150 частично из-за его популярности, хотя другая, столь же существенная, причина заключалась в моем рвении возразить многим композиторам, которые обесчестили эти повелительные стихи, воспользовавшись ими как поводом для собственных лирико-сентиментальных «чувств». Псалмы — это поэмы восхваления, но также гнева и суда и даже проклятий. Хотя я и рассматривал Псалом 150 как песню для танца (поскольку Давид плясал перед Ковчегом), я знал, что должен трактовать его в повелительной манере. Мой издатель ставил условием оркестровое произведение без хора, но я уже раньше некоторое время вынашивал мысль о псалмовой симфонии и настоял на сочинении именно такого произведения. Вся музыка была написана в Ницце и на моей даче в Эшарвин. Я начал с псалма 150, и моей первой зайисью была фигура

| ллЛ]о

отмеченная столь близким родством с «Oracula, oracula» Иокасты. Окончив быстрые разделы этого псалма, я вернулся, чтобы сочинить первую и вторую части. Аллилуйя и медленная музыка в начале псалма 150, отвечающие на вопрос в псалме 40, были написаны в последнюю очередь.

При сочинении музыки на стихи псалма меня очень заботили проблемы темпа. Соотношение темпа и смысла — для меня первоочередная проблема музыкального порядка, и пока я не уверен, что нашел правильный темп, я не могу сочинять. На первый взгляд тексты подсказывали разнообразие темпов, но это разнообразие было бесформенным. Сначала, пока я не понял, что бог не должен восхваляться в быстром темпе и в forte, как бы часто ни встречалось в тексте указание «громко», я мыслил финальный гимн в слишком быстрой пульсации. Это, конечно, опять-таки вопрос манеры. Можно ли сказать одну и ту же вещь несколькими способами? Во всяком случае, я не могу, и для меня единственно возможный способ не был бы более ясно отмечен среди прочих, даже если бы был окрашен синим. Я не могу сказать, определяется ли «стиль» последовательностью выбора, но для меня характеристикой стиля служит поведение такта (tact-in-action), и я предпочитаю говорить о поведении музыкальной фразы, нежели о ее стиле.