Диаспора

Бланка про себя называла приверженцев такой точки зрения - не все из них были Звездными Зверьками - освальдианцами, в честь персонажа из пьесы Ибсена Привидения, который в заключительной сцене пьесы без всякого выражения повторяет: «Солнце. Солнце». Звезды. Звезды.

Когда они вообще способны были говорить, а не захлебывались восторгом по случаю параллактических сдвигов, оказывалось, что их очаровали флуктуации яркости переменных или заворожили медленные орбитальные танцы компонентов нескольких легко различимых отсюда двойных систем. Полис был слишком мал, чтобы вместить серьезное астрономическое оборудование, да и без того Звездные Зверьки отличались рабской привязанностью к своему зрению, имитировавшему естественное биологическое. Они грелись в звездном свете и наслаждались расстоянием и временным масштабом путешествия, потому что перестроили свои разумы таким образом, чтобы каждая деталь пережитого опыта наполняла их бесконечным восторгом, нескончаемым упоением, ощущением неимоверной значимости происходящего.

Бланка провела там несколько кило гау, позволив Энифу, Аль-нат и Мерак провести егоё по всему воображаемому кораблю, отметить сотни внешне незначительных перемен в рисунке небосклона и объяснить, что они означают, останавливаясь то тут, то там, чтобы они могли показать егоё своим приятелям. Когда оно-на наконец сообразила, что время почти на исходе, они уже завели егоё на нос корабля и восторженно уставились в направлении полета. За год яркость Фомальгаута еще не возросла в значительной степени, а других близких звезд, которые бы устремлялись прочь от него, в том направлении не было, так что даже Мерак вынуждена была признать - любоваться особо нечем.

Бланка не осмелилась им напомнить, что они по доброй воле лишили себя шанса наблюдать самый впечатляющий дорожный знак полиса: на скорости в восемь процентов световой допплеровский сдвиг звездного сияния с центром в Фомальгауте был слишком слаб, чтобы они его различали. Само по себе окружение было построено по данным с камер субангстремного волнового разрешения и однофотонной чувствительности, так что стоило только попросить. Но идея осквернить Воплощение, впитав эту информацию напрямую, а хотя бы и соорудить раскрашенное в ложные цвета небо, на котором бы допплеровский эффект подтянулся до предела видимости, наверняка преисполнила бы их священным ужасом. Они переживали путешествие, пользуясь только чувствами плотчиков-космопроходцев, насколько могли их реконструировать; любое украшательство лишь отдалило бы их от аутентичности и могло бы привести прямиком в абстракционистское безумие.

Онона простилась с ними до следующей встречи. Они резвились вокруг, шумно протестовали и просили остаться, но Бланка знала, что долго скучать по немей они не станут.

Вернувшись в домашнее окружение, Бланка призналась себе, что визит доставил емей настоящее удовольствие. Безудержный энтузиазм Зверьков, если его применять в малых дозах, всегда помогал отстраниться от перспективы егоё собственной одержимости.

Егоё текущее окружение представляло собой трещиноватостеклянистую равнину под небесами глубоко-оранжевого оттенка. Ртутно серебрившиеся облака всего в нескольких дельтах от поверхности, утягиваясь на восходящих течениях, сублимировались в невидимый пар, затем внезапно конденсировались и исчезали опять. Почва была истерзана землетрясениями, спровоцированными исходившими от облаков силами, которым в реальной физике не существовало аналога. Бланка научилась уже распознавать в небе предвестники самых сильных катастроф, но точные правила по-прежнему были для негоё неуловимы — эти сложные эмергентные свойства, движимые низкоуровневыми детерминистскими законами. Мир вокруг и его сейсмология оставались декорацией, построенной для собственной прихоти. Истинный повод емей остаться в реальном времени на все путешествие был отмечен рытвинными зигзагами на килодельты по всему окружению. А глубокий след заброшенных диаграмм Кожух, неудачных попыток решить Проблему Расстояния, вскорости обещал стать самой приметной особенностью ландшафта — куда там рытвинам и расщелинам, оставленным сильнейшими толчками.

Бланка парила в воздухе над свежей оконечностью следа, критически оглядывая свои недавние усилия. Онона провела несколько последних мегатау, пытаясь грубыми стежками пристрочить уродливую систему высокоуровневых поправок к исходной модели Кожух. Бесконечные регрессии червоточин внутри червоточин, которые, как онона смела надеяться, в конце концов про-суммируются к очень большим, но все же конечным, длинам, стомиллиардокилометровые фракталы, втиснутые в пространство на двадцать порядков теснее протона. А еще раньше онона маялась с процессами рождения и аннигиляции вакуума, пытаясь заставить пространство-время в окрестности червоточины расширяться и сужаться по команде при перепозиционировании горловины. Ни один из этих подходов не сработал. Оглядываясь назад, онона этому тихо радовалась. Эти стачанные ad hoc модификации были слишком неуклюжи, чтобы оказаться истинными.