Дьявол и Дэниэл Уэбстер

Его отнюдь не позабавило то, что он снова сидел за рулем «форда-Т». На этом автомобиле он учился водить и ездил на нем, пока родные не заставили его сменить. Доктора не позабавило и то, что больным он себя больше не чувствовал. При жизни ему было некогда болеть – обычно об этом заботились пациенты. Первым делом он огляделся в поисках своего саквояжа и увидел его на соседнем сиденье. Саквояж был старый, а не тот представительный, который ему подарили в больнице, но ничего. Это означало, что он едет на вызов, и если пока не в состоянии вспомнить, что это за вызов и куда, то со временем вспомнит обязательно. В былые времена ему часто случалось просыпаться в своей двуколке с осознанием, что лошадь везет его домой безо всяких понуканий с его стороны. Такое привычно любому врачу.

И все же он, заметив, что едет и едет уже некоторое время, а ему еще не попалось не то что ни единого светофора, но вокруг по-прежнему все те же холмистые прерии по обе стороны дороги, слегка насторожился. Немного погодя он задумался, не остановить ли машину и не выйти ли, просто чтобы осмотреться, но он всегда терпеть не мог терять время на выездах. А потом он обнаружил еще одну странность: он вел машину без очков. Однако без очков он не садился за руль вот уже пятнадцать лет.

– Хм… – сказал док Меллхорн. – Я безумен, как майский жук. Или же… ну, полагаю, и это не исключено.

Но на этот раз он остановил машину. Открыл саквояж, заглянул в него, но там все было в порядке. Открыл бумажник, проверил и его, узнал собственные полустершиеся инициалы. Пощупал у себя пульс, но тот бился совершенно ровно.

– Хм, – повторил док Меллхорн. – М-да.

И он просто в доказательство полной нормальности происходящего вынул из-за автомобильного руля серебряные полдоллара.

– Никогда еще так ловко не выходило, – отметил док Меллхорн. – Ну как бы там ни было, если это новое шоссе, оно длиннее, чем мне помнилось.

И как раз в эту минуту по шоссе с ревом примчался мотоциклист и остановился с шикарным разворотом, как делают полицейские на мотоциклах.

– Есть проблемы? – спросил полицейский. Под большими очками-консервами док Меллхорн не разглядел его лица, но сами очки выглядели обычно.

– Я врач, – объяснил док Меллхорн так, как тысячи раз объяснял самым разным людям, – еду на срочный вызов. – Он провел ладонью по лбу. – Эта дорога – та самая?

– Прямо вперед до светофора, – сообщил полицейский. – Вас ждут, доктор Меллхорн. Проводить вас?

– Не надо, но спасибо, – отказался док Меллхорн, и полицейский на мотоцикле укатил. «Форд-Т» закашлялся, стоило доктору прибавить газу. – М-да, значит, вывели новую породу патрульных полицейских, – заключил он, – или же…

Но когда он доехал до светофора, тот выглядел в точности как любой другой светофор на перекрестке. Доктор подождал, когда сменится свет и постовой жестом велит ему проезжать. В других направлениях, кажется, шло немало транспорта, но доктор не успел разглядеть его, так как Лиззи слегка заартачилась, как обычно бывало, когда ее заставляли ждать. И все же вид транспорта успокоил его, хотя по той дороге, по которой ехал он, ему до сих пор не попалось ни одной машины.

Довольно скоро он заметил, что местность вокруг изменилась. Теперь он ехал через парк, причем тщательно ухоженный. На невысоких холмах кизил стоял в цвету, выделяясь белыми и розовыми пятнами на зеленом фоне, но, насколько помнил док Меллхорн, был август, когда он покинул дом. То и дело попадались нарядные белые указатели «К вратам».

– Хм, – сказал док Меллхорн. – Наверное, новое шоссе через парк. Что ж, красиво они тут все устроили. Но интересно, где они раздобыли этот кизил? Я не видел его цветущим с тех пор, как учился в Восточном.

После этого некоторое время он вел машину в задумчивости, ибо кизил напомнил ему времена молодости и учебы в Восточном колледже. Ему вспомнилось, как выглядел колледж, и девушки, приходившие на танцы, – девушки, которые носили белые перчатки и укладывали волосы валиками. Хорошенькие были девушки, и он задался вопросом, что с ними стало. «Детей нарожали, наверное, – подумал док Меллхорн. – Во всяком случае, некоторые». Но ему нравилось представлять их такими, как прежде, когда они были просто хорошенькими и взволнованными на танцах.

Вспомнилось ему и другое – изрезанные столы в лекционных аудиториях, деревья в кампусе, первая в жизни трубка, которую он обкурил, и однокурсник по имени Пейсли Грю, о котором он не вспоминал уже много лет, – тощий парень с талантом сочинять небылицы и бренчать на варгане.

– Надо мне было разыскать Пейсли, – произнес вслух доктор. – Да, надо было. Звезд он, конечно, с неба не хватал, но мне всегда нравился. Интересно, играет ли он до сих пор на варгане… Тьфу ты, ведь знаю же, что он двадцать лет как мертв.