Луис повернулся и побежал трусцой по тротуару к патрульной машине. Стекла были опущены, но дробовика на стойке не было. На самом деле, не было никакой стойки, просто куча электроники и радарная пушка. Вот и все. Он повернулся, чтобы уйти, но тут заметил что-то краем глаза. Что-то, что заставило его замереть на месте. Сквозь витрины кафе "Шеллиз" он увидел фигуры.
Там были люди.
Люди, сидящие в кабинках. Они не двигались, просто сидели. Луис почувствовал как по спине у него стекает пот. Он был готов броситься бежать. Те люди, несомненно, видели его. Они могли бы напасть... но не напали. Луис быстро посмотрел на свою машину. Она казалась какой-то очень далекой. Сглотнув, он очень осторожно двинулся к кафе. Люди, сидящие там, по-прежнему не обращали на него внимания. Он подошел к стеклянной двери и заглянул внутрь. Да, в кабинках и за стойкой находились люди. Несколько за столиками. Человек десять, максимум. Никто не шевелился, все просто сидели.
Конечно же он знал это. Прекрасно знал. Поэтому, игнорируя голос разума и здравого смысла, он толкнул дверь и вошел внутрь. Он почувствовал запах кофе, бургеров и картошки фри. В животе у него зашевелился голод, но лишь на долю секунды. Потому что там был еще и другой запах. Запах крови и дерьма, запах смерти, отчего желудок у него скрутило в узел.
Люди не шевелились.
Многие лежали, упав со стульев. Дрожа и с трудом сдерживая крик, Луис двинулся между ними. Он должен был сделать это. Это были манекены и восковые фигуры, карнавальные куклы и соломенные чучела. По крайней мере, так подсказывал ему разум. Но правда была гораздо мрачнее. Они были вовсе не из воска, дерева или термоформованного пластика. Они были из плоти и крови, и все до одного были мертвы.
Да, толстяк с толстухой-женой в кабинке. За ними - двое чумазых мужчин в комбинезонах. Красотка в шортах со своей милой рыжеволосой дочуркой. Два парня и полицейский за стойкой. У всех было перерезано горло. На полу лежало еще несколько тел. Люди, упавшие со стульев. Кровь собралась в лужи на зеленом плиточном полу. Запеклась на стойке. Стекала ручьями по спинкам коричневых пластиковых сидений, на которых сидели, запрокинув головы назад, толстяк и его жена. Горло было перерезано у всех, как и у официантки, лежащей на полу за стойкой, и повара, сидящего в углу возле холодильника из нержавеющей стали.
Господи.
Это плохо. Ужасно, мерзко, отвратительно. Но страшнее всего было то, что казалось, будто они
Как и в полицейском участке, Луис испытал здесь шок, огромный, физически тяжелый и сокрушающий. Он едва не упал, однако вцепился в край стойки и, стиснув зубы, подождал, когда все не прошло.
Нет, здесь им не потребовались ни собаки, ни безумные убийцы. Они сделали всю работу сами, как и Джиллиан. Как все-таки это произошло, как это сработало? - задался вопросом Луис. Поразило их всех одновременно? Желание уничтожить себя? Это было каким-то невысказанным, бессознательным решением избежать регресса, умереть, пока человеческий облик еще не был полностью утрачен? Может, то же самое случилось с Джиллиан?
Луис смотрел на бойню и все сильнее убеждался в этом.
Он почти представлял себе всех этих людей в кафе, в своем собственном мирке, отделенном от резкого смрада первобытной деградации, разносящегося по улицам. От этого горячего звериного смрада. То человеческое, которое оставалось в них, вынырнуло на поверхность, словно пловец, отчаянно пытающийся сделать последний глоток свежего воздуха, прежде чем погрузиться в первобытные воды генетической памяти. Должно быть, это щелкнуло в голове у них всех, примерно в одно и то же время. Полное отрицание того заразного, древнего зла, поднимающегося изнутри. Необходимость сохранить нечто человеческое, пока они еще люди, а не слюнявые звери, бегающие голышом, убивающие и совокупляющиеся на улицах.
На самом деле, другого объяснения этому не было.
Официантка, должно быть, раздала ножи, а затем все, одновременно, перерезали себе горло. Некоторые сделали это чисто и почти профессионально, другие же - очень грязно и не с первого раза, а со второй или с третьей попытки. Шеи у них были изрезаны, искромсаны и истыканы. Но они сделали это. Все сделали это.
Но он не уходил.
Не мог себя заставить.