Некоторые из этих бесконечных ужасов просто нуждались в исследовании, независимо от того, насколько ты болен или напуган. Возможно, человеческому разуму необходимо было знать причину. Возможно, на это нельзя было смотреть, не требуя объяснений. Возможно, человеческий разум не мог просто отвернуться от чего-то столь бессмысленного и отвратительного, не выяснив происхождения? Луис прислонился к стойке, от запаха крови голова у него была тяжелой. Он слышал жужжание мух и тиканье настенных часов. Это пугало его. Все это пугало его. А самое страшное было то, что все трупы ухмылялись. Лица у них были бледными, шеи и грудь - окрашены красным. И все они ухмылялись. Самыми жуткими ухмылками, которые только можно себе представить.
И глаза у всех были широко открыты...
47
Когда Мейси открыла глаза, то первым делом обратила внимание не на покрытое паутиной трещин стекло, выбитое и лежащее у нее на коленях. А на смрад. На смрад, исходящий от тех, кто окружил машину в меркнущем свете дня. Монстры. Именно так она подумала. Монстры. Это были монстры... орки, тролли, персонажи из книги сказок, выскользнувшие из темного, тайного леса, чтобы кормиться детьми при лунном свете. Ей казалось, что она вспомнила, что читала что-то подобное в детстве. Но возможно, это воспоминание было гораздо старше. Атавистическая память. Ибо истории про орков, троллей и ведьм, поедающих детей, были всего лишь древними воспоминаниями о первобытных ужасах, просочившихся в безобидную сказку. За всем этим пряталась по-настоящему мрачная правда.
Они просто стояли и смотрели на нее.
Мужчины, женщины, дети. Пару детей она знала по школе.
Желтокожие, грязные, полуголые, лица разрисованы под черепа, волосы сальные, либо с вплетенными в них прутьями и крошечными, костями грызунов.
Мужчина, стоящий перед машиной, держал в руках огромный мясницкий нож, размером почти с его предплечье. Он сделал им кому-то знак. Низко пролаял что-то.
Затем грязные, покрытые струпьями руки просунулись в машину, схватили Мейси. Сил сопротивляться у нее не было. Она рефлексивно стала отбиваться руками и ногами, но они вытащили ее через окно и бросили головой об крышу, чтобы лишить ее способности к сопротивлению. Она закричала, но это был глухой и жалкий звук.
Ее швырнули на землю.
Она подняла глаза на вырезанные из тьмы лики смерти. Глаза у них были пустыми и блестящими. Она открыла рот, чтобы сказать что-то, и на нее посыпался град ударов. Она свернулась в клубок, едва находясь в сознании. Когда она открыла рот, чтобы закричать, ей в него что-то впихнули. Какой-то комок с отвратительным солоноватым привкусом. Кусок рубашки, пропитанный их потом.
Но его нигде не было видно. И когда Мейси, содрогаясь, стала мысленно падать за черную стену страха, она почувствовала, как руки хватают ее за лодыжки и волокут по улице...
48
Уоррен стоял с сигаретой во рту в угасающем свете дня, размышляя о своей жизни в качестве копа, стоящего на страже закона, когда в Шоу вонзилась стрела. Попала ему прямо в горло с громким хлопком и вышла с другой стороны. На ярко-красном, блестящем кончике стрелы застрял кусочек плоти. Глаза у Шоу потускнели, как обожженный в печи горшок, и он рухнул головой вперед.
Уоррен просто стоял и смотрел, как тот корчится на земле. Со стрелой в горле Шоу выглядел совершенно нелепо. Вздохнув, Уоррен растоптал свой окурок и вытащил нож.
- Похоже, скоро у нас будет компания, - сказал он истекающему кровью мужчине.
Он был прав.
В угасающем свете дня мало что было видно. Машины у обочины дороги. Переулки. Деревья. Дома. Живые изгороди. Все это опутывала паутина теней, превращая местность в отличные охотничьи угодья, где добычей был он сам. Уоррен попятился от тела Шоу. Повернул в одну сторону. В другую. Да, они окружили его. Черт побери. Уоррен чувствовал исходящий от них запах мочи и мускуса, смрад диких зверей.
За машиной мелькнула какая-то тень.
Топот босых ног у него за спиной.
Уоррен повернулся, готовый к бою. Раздался странный свист, и новая стрела вонзилась ему прямо в живот. Насквозь она не прошла. От удара он упал на задницу, воздух из легких вышибло. Нож со звоном упал на бетон. А потом пришла боль. Острые, режущие волны боли. Из входного отверстия, казалось, выливались целые океаны крови. Обливаясь потом, Уоррен напрягся, издал сдавленный крик и вытащил стрелу из живота. Сердце у него в груди бешено колотилось. Из раны хлестала кровь. Голова кружилась, мысли путались.
Стрела имела широкий четырехлезвенный наконечник, оснащенный тремя зубцами - подобный использовался для охоты на медведя. Уоррен выронил ее. Попытался ползти по тротуару, но сил почти не осталось.
Зажимая окровавленный живот, он открыл глаза.