– Древнейший враг человека – рак! – тяжело выдохнул Фаллон, и в домике воцарилась гнетущая тишина. Мне нечего было ему ответить. Так вот почему он казался таким задумчивым, почему спешил выполнить работу любой ценой. Он хотел провести последние в жизни раскопки и достиг своей цели: они увенчались успехом!
– Извините меня, – наконец произнес я.
– Вы – извиняетесь передо мной? – усмехнулся он. – Мне кажется, что это я должен перед вами извиниться за то, что втянул вас в эту затею! Если с Гаттом все обстоит именно так, как вы говорите, мне не дожить до больницы. Да и никому из нас не выбраться отсюда. Я должен извиниться перед всеми! Но ведь э^ого мало, не правда ли? Зачем мертвецу извинения?
– Успокойтесь, – сказал я.
Он надолго замолчал, потом сказал:
– Когда, по-вашему, Гатт начнет наступление?
– Не знаю, – ответил я. – Но, должно быть, скоро. – Я допил виски. – Вам лучше немного вздремнуть. – Фаллону это предложение не очень поправилось, но он промолчал, и я ушел.
Как выяснилось, у Рудецки иногда возникали и собственные идеи.. Когда я наткнулся на него в темноте, он разматывал катушку провода. Смачно выругавшись, он сказал:
– Извини, но я уже на пределе.
– Чем ты занимаешься? – спросил я.
– Если чиклерос пойдут на нас в атаку, они могут укрыться вон за теми двумя домиками. Поэтому я собрал всю взрывчатку и заминировал их. Теперь я тяну провод к взрывной машинке в нашем домике: я уж постараюсь, чтобы у них не было укрытия.
– Только не спеши со взрывом домиков, – сказал я. – Мы подготовим для них сюрприз и преподнесем его им в подходящий для нас момент.
– Вот и ты стал человеком, способным преподносить подобного рода сюрпризы, – недовольно прищелкнул языком Рудецки.
– Получил несколько уроков в лесу. – Я помог ему размотать провод, и мы замаскировали его, как могли, присыпав землей. Рудецки присоединил концы провода к клеммам взрывной машинки и удовлетворенно погладил ее ладонью.
– Скоро рассвет, – заметил я.
Рудецки подошел к окну и взглянул на небо.
– Что-то многовато облаков, – сказал он. – Фаллон говорит, что дожди могут хлынуть в любую минуту.
Погода меня волновала меньше всего.
– Пусть Смит и Фоулер наблюдают за подходами к лагерю, – сказал я. – Сюрпризы нам ни к чему.
Я вышел из домика, сел и задремал, почувствовав невероятную усталость. Если бы я тогда не выспался в лесу на дереве, я давно бы уже свалился с ног: без сна человек обойтись не может. Разбудил меня Фоулер.
– Кто-то сюда идет, – с тревогой сказал он. – Вон оттуда, со стороны леса. Пошли, я покажу.
Мы дошли до крайнего домика, из которого он вел наблюдение. Я взял у него полевой бинокль и навел его на виднеющуюся вдали фигуру в белом.
Освещения и силы бинокля хватило, чтобы в человеке, шагающем по расчищенной площадке, я узнал Гатта.
Свет был каким-то странным в то утро. Несмотря на летящие по небу высокие облака, воздух казался кристально прозрачным, а марево, зависающее над лесом уже с рассвета, куда-то исчезло. Солнце только всходило, но небо уже подернулось нездоровым и зловещим желтоватым оттенком, а легкий бриз с запада клонил ветви деревьев в сторону расчищенных руин Уаксуанока.
Наводя окуляры на резкость, я заметил, что мои руки дрожат, и положил бинокль на подоконник, чтобы изображение не плясало у меня перед глазами. Гатт шел уверенно и неторопливо, словно бы совершал утреннюю прогулку по парку. Время от времени он останавливался и осматривал раскопки. Одет он был безукоризненно, как и во время его неожиданного визита в лагерь номер один: я даже разглядел в его нагрудном кармане носовой платок.
Я провел биноклем по периметру всех раскопок, но никого не заметил: молено было подумать, что Гатт пришел сюда один, что, конечно же, было бы нелепо предположить. Я отдал бинокль Рудецки, который тоже зашел в домик, и сказал:
– Вот это и есть Гатт.
– Не торопится, однако, – усмехнулся Рудецки, разглядывая Гатта. – Что ему здесь нужно, черт бы его подрал? Уж не цветочки ли он собирает.
Гатт наклонился и взял что-то с земли.
– Выйду и поговорю с ним, – сказал я, – он будет здесь уже минут через пять. Понимаю, что это рискованно, но так лучше. Кто-нибудь из вас умеет пользоваться винтовкой?
– Фоулер был снайпером в Корее, – сказал Рудецки.
– Превосходно, – сказал я. – Держи его под прицелом и в крайнем случае стреляй – пусть получит, что заслуживает.
– Не отходите слишком далеко, – сказал Фоулер, осмотрев прицел. – И не заслоняйте Гатта своей спиной.
– Пусть пока никто не высовывается, – приказал я, подходя к двери, и вышел наружу, чувствуя себя приговоренным к смерти, идущим к виселице.
Направляясь к Гатту, я ощущал неприятное чувство человека, которого держат на мушке, и шел медленно, как советовал Фоулер. – Наша встреча с гостем произошла примерно в двухстах ярдах от домика, и я несколько отклонился в сторону по пути, чтобы расширить для Фоулера сектор огня.
– Прекрасное утро, мистер Уил! – пыхнув сигарой, приподнял в знак приветствия Гатт свою элегантную шляпу. – Могу я видеть профессора Фаллона?
– Нет, – отрезал я решительно.