Заслуживает упоминания вскользь брошенное замечание Жокура относительно введения в России европейской одежды. Эта мера Петра I не казалась автору безусловно полезной. Старинная русская одежда была в некоторых случаях более благородной и представительной, больше соответствовала суровым климатическим условиям России. Жокур не удержался, чтобы не осудить перенятый русскими «смешной и варварский» европейский обычай носить шпагу – «чтобы идти говорить с Богом, с королем, с женщинами, имея длинное наступательное оружие, которое болтается у ног». В данном случае борьба с дворянскими привилегиями выходила у автора на первый план.
Жокур одним из первых высказал мысль о том, что нововведения были до некоторой степени подготовлены предшественниками Петра и в этом смысле не случайными. В частности, он писал о значительной роли царя Алексея Михайловича в деле модернизации России[182]
. Вольтер, как известно, подошел к этой мысли, но не развил ее, чтобы не принижать исторической роли Петра – «творца России». Жокур был более последовательным: он показал, что Алексей Михайлович пытался налаживать дипломатические связи с европейскими государствами, он «первым» приказал составить свод законов, пытался устроить полотняные и шелковые мануфактуры, заселял пустынные восточные районы своей страны выходцами из Речи Посполитой. Отец Петра «сколько мог вводил дисциплину в свои войска», то есть начал создавать регулярные войска, пригласил из Голландии первых кораблестроителей. Таким образом, царь Алексей Михайлович «наметил, подготовил дело, которое Петр усовершенствовал. Он передал сыну весь свой гений, но еще более развитый, более мощный и более просвещенный благодаря путешествиям». Одним словом, «варварство начало иссякать среди народа, и, следовательно, царю Петру не потребовалось таких гигантских усилий для приобщения своего народа к культуре, как в том пытались нас убедить некоторые авторы». Мысль о подготовленности петровских реформ, подрывавшая идею «творца новой нации», была впоследствии с энтузиазмом воспринята Екатериной II и развита в ее сочинениях[183]. В остальном императрица была недовольна статьями Жокура, о чем прямо заявляла Дидро. Последний в гораздо большей степени, чем Екатерина, разделял взгляды своего коллеги по «Энциклопедии», но догадка об исторической обусловленности петровских реформ его не увлекла.Полемизируя в вопросе о подготовленности реформ с Вольтером, Жокур в этой статье в основном поддержал вольтеровскую оценку петровских реформ как чрезвычайно благоприятных для России.
В правление Петра русский народ, принадлежащий к Европе и живший в больших городах, стал цивилизованным, приобщился к коммерции, стал интересоваться искусствами и науками, стал неравнодушным к театру и к изобретательству. Великий человек, свершивший эти перемены, счастливо родился во время, благоприятное для реформ. Он ввел в своей стране искусства, которые уже достигли совершенства у соседних народов; получалось, что эти искусства продвинулись в своем развитии у его подданных, уже готовых их воспринять, за 50 лет больше, чем в других местах на протяжении трех-четырех веков, однако они еще не пустили столь глубоких корней, чтобы некий период варварства не смог разрушить это прекрасное здание, заложенное в безлюдной и деспотической стране, на которую природа никогда не распространит своего благотворного влияния.
Автор и в данном случае проявил определенную сдержанность и скептицизм. Его слова о том, что едва затронутая цивилизацией, слабо заселенная, находящаяся под игом деспотизма страна с суровым климатом может вернуться в состояние варварства, станут составной частью размышлений Дидро об исторической судьбе России.