Дикая магия

Чазали позвал Очена к погребальным кострам. Троим друзьям и Ценнайре представлялась возможность поговорить с глазу на глаз, но Каландрилл был настолько смущен, что ему было не до беседы. Ему хотелось побыть одному или еще послушать колдуна, дабы разобраться в том хаосе, что царил у него в голове. Он не мог отрицать, что любит Ценнайру. И это — единственный факт, за который можно было твердо ухватиться. О возможных последствиях Каландрилл предпочитал не размышлять. Во что превращала его столь странная любовь? В чудище, в некрофила? Да, верно, Очен утверждает, что Ценнайра из плоти, что в жилах ее течет кровь, что она обладает человеческими чувствами. И все же кровь бьется у нее в жилах благодаря колдовству Аномиуса, а кости и мускулы, скрытые под плотью, обладают невероятной силой. Губы ее мягкие и живые, но что, если и это — результат колдовства? Она обещает ему помощь, несмотря на месть ее создателя и на риск быть уничтоженной. Но можно ли ей доверять? Брахт говорит, что Каландрилл заколдован. Может, он прав? Может, Каландрилл позволил ей обмануть себя? Отчаяние, серое и бесцветное, вдруг овладело им, как тогда в форте, когда Рхыфамун украл у него цель и лишил его решимости. Он почему-то вспомнил трактаты, прочитанные им в Секке, и диссертации, которые листал в дворцовых библиотеках. Он вспомнил о вампирах, о том, как они поступают с людьми.

Может, и он позволил себя очаровать? Может, чувства, влекшие его к Ценнайре, — это колдовство? Каландрилл заставил себя поднять на нее взгляд и увидел перед собой только красивую женщину с огромными карими глазами, которые смотрели на него с испугом. Чего она боится? Конечно же, не меча — к нему она уже прикасалась, и меч не причинил ей вреда. И магии Очена ей опасаться ни к чему. Вазирь может ее уничтожить. Но он поддержал ее. И все же она подавлена и смущена Каландрилл видел в ней только женщину, измученную, перепуганную женщину. И он пожалел о том, что не может улыбнуться.

Юноша вздрогнул, когда Брахт позвал его в сторону.

— Может, поговорим с глазу на глаз?

Каландрилл обвел рукой лагерь котузенов, столпившихся вокруг погребальных костров и распевавших молитвы вместе с Оченом, и сказал:

— Мы и так одни.

— Правда?

Брахт холодно посмотрел на Ценнайру; та встала и тихо произнесла:

— Я не буду вам мешать.

Поправив грязные кожаные доспехи, она отошла — одинокая, с опущенной головой. Брахт несколько мгновений глядел ей вслед, затем встал и поманил Каландрилла и Катю за собой. Он подвел их к лошадям, щипавшим траву, и вороной жеребец приветственно заржал, когда керниец погладил его лоснящуюся шею.

Не спуская глаз с Ценнайры, Брахт тихо спросил:

— Она нас слышит?

— Она видит сквозь ночь, — сказала Катя, — думаю, и слышит не хуже.

— Да какая разница? — глухо вмешался Каландрилл.

— Она знает каждый наш шаг, — проговорил керниец, — и я до сих пор не уверен, можем ли мы доверять колдуну.

— Дера! — тяжело вздохнул Каландрилл. — Он прав: у нас нет выбора.

— Именно об этом я и хочу поговорить, — заявил Брахт. — Мне наше положение вовсе не нравится.

«Мне тоже, — подумал Каландрилл. — Я бы предпочел, чтобы Ценнайра была обыкновенной женщиной, а не творением магии. Дера! Было бы лучше, если бы мы вообще ее не встретили или я бы ее не полюбил. Но я люблю и боюсь, тут уж ничего не поделаешь». Вслух же он спросил:

— Что ты предлагаешь?

— Надо уходить, — сказал Брахт.

— И заблудиться? В этой незнакомой стороне? — Катя покачала головой. — Очену я доверяю. Я считаю, он говорил правду про войну. В Анвар-тенг мы сможем пройти только с ним.

— И не забывай еще про гиджану, — заметил Каландрилл. — Если в Памур-тенге нам удастся побеседовать с гиджаной, то она, возможно, развеет наши сомнения.

— А кто сказал, что мы можем доверять гиджане? — возразил Брахт. — Ценнайра — творение Аномиуса, он сделал ее такой, какая она есть. А Аномиус наш враг. Очен знал это, но скрыл.

Каландрилл кивнул, борясь с охватившим его отчаянием.

— А что случилось бы, — спросил он, — если бы Очен сразу нам все рассказал?

Брахт нахмурился, сжав эфес меча. Катя медленно произнесла:

— Мы бы бросили ее или попытались убить.

— Так и надо было поступить, — сквозь зубы пробормотал керниец.

— Очен считает, что ей отведена определенная роль, — пожал плечами Каландрилл, — и, каковы бы ни были ее причины, она спасла меня.

— Ахрд! — Брахт сердито рубанул рукой воздух. Жеребец всхрапнул, раздув ноздри. — Мы уже об этом говорили — она повинуется своему хозяину, не более того.

Гнедой прикоснулся сзади к волосам Каландрилла. Ласка животного придала юноше сил, и Каландрилл погладил его по бархатистой морде.

— Может быть, а может, и нет. В одном я уверен: я ей глубоко признателен. Кто знает, может, она руководствовалась… — он помолчал, — любовью?

— Да как может любить бессердечное создание? — воскликнул Брахт.

— Очен настаивает, что Ценнайра обладает чувствами — сказала Катя. — Даже если она спасла Каландрилла по приказу Аномиуса, после того она могла убежать. Подумай об этом, Брахт. Ценнайра знала, что разоблачает себя.