Дикая тварь

Лагерь “Взгляд олененка”, оз. Форд, Миннесота

Все еще суббота, 15 сентября

– Есть хоть какая-то вероятность, что это укусы акулы?

– Нет, – отвечает Вайолет.

Она села на пол, держась руками за голову, и прислонилась к моей кровати. У нее за спиной на кровати лежат два ряда ужаса на глянцевых черно-белых фотографиях.

– Ты уверена?

– Да.

– Почему?

– По нескольким причинам. Во-первых, все укусы в форме купола, как будто кусало тупорылое существо, а таких акул, насколько мне известно, не существует. И я никогда не слышала, чтобы у акулы был настолько активный метаболизм в пресной воде, достаточный для нападения на человека. Не знаю, способна ли на это хоть одна морская рыба.

– Кажется, у лосося с этим проблем не возникает.

– Лосось мигрирует из пресной воды в соленую только один раз, в одну сторону. Это относительно просто, ведь ему достаточно лишь наполнить клетки солью, чтобы поддерживать осмотическое равновесие. Когда они идут на нерест, пресная вода их отравляет. Это последний эволюционный стрессор, перед тем как они мечут икру и умирают. Дальше, у акул все зубы режущие. Как у пираний и комодских варанов. В нашем случае резцы расположены по бокам, но передние зубы – прокалывающие. Вот почему передние края укусов все в лохмотьях.

– Спасибо, – говорю я. – Рад слышать.

Не знаю, чего стыжусь больше – своего страха или чувства облегчения.

Вайолет смотрит на меня. Она отлично держится для новичка, но глаза у нее на мокром месте, ей явно не по себе.

– В каком смысле? – спрашивает она.

– Я не люблю акул.

– Лайонел, что бы это ни было, оно куда хуже.

– Сомневаюсь. Возможно, это все-таки был винт.

– Ты ведь сам говорил, что раны от винта были бы короткими параллельными разрезами на одинаковом расстоянии друг от друга, равном шагу лопастей винта. И что ткани, прилегающие к одежде и волосам, должны быть изжеваны.

– Ну да, это по учебникам.

Тела на снимках без одежды. Вообще при вскрытии трупы редко бывают одеты, но в приложенном отчете сказано, что жертвы обнаружены почти голыми. Девушка все-таки в трусах. Длинные ли у нее волосы, неизвестно, поскольку голову не нашли.

– Ты не понимаешь, – объясняет Вайолет. – Я узнаю´ этот рисунок укуса.

Это заставляет меня очнуться.

– То есть как?

– Этот образец – его невозможно не узнать. Я, конечно, не зоопалеонтолог. Я вообще не зоолог…

– Ты вроде бы неплохо справляешься.

– Не обижайся, но тебе так кажется, потому что ты понимаешь в этом еще меньше меня. А я – дилетант. Я даже не знаю, где у меня пробелы в знаниях.

– Ладно.

– Но этот след укуса я знаю. Любой палеонтолог узнает его, потому что это – уникальный маркер окончания мелового периода.

– А это когда?

– В том-то и черт. Шестьдесят пять миллионов лет назад.

Напоминаю себе, что, по сути дела, я только что показал этой женщине кадры из садистского фильма. Надо бы положить руку ей на плечо, но нет у меня такой руки.

– Вайолет…

Она вздрагивает:

– Знаю. Я палеонтолог. Большинство известных мне животных вымерли при мел-третичном вымирании.

– Вот именно.

– Но не все.

Как можно мягче я говорю:

– Я очень сомневаюсь, что это динозавр.

– До тысяча девятьсот тридцать восьмого года считалось, что целаканты вымерли в меловой период. А потом их вдруг стали находить.

– Но с целакантами у нас разные ареалы. Мы узнали, что они еще существуют, только когда начали рыбный промысел на их нерестилищах. И даже тогда большинство видевших их людей, скорее всего, думали, что это просто какая-то рыба, и забывали о ней. Мы же с тобой говорим о твари, которая, предположительно, похожа на динозавра, обитает в национальном парке и жрет людей, – и никто ее не видел. Так не могло бы долго продолжаться. Где же она была все это время? Заморожена?

Она не отвечает.

– Что?

– Это не совсем исключено.

– Еще как исключено.

– Нет. Пусть я и не зоолог, но знаю, что бывают лягушки, замерзающие до твердого состояния.

– Как? У них же клетки полопаются.

– Они запасают в клетках глюкозу в сверхвысокой концентрации и замерзают. Никакого активного метаболизма. Пока они не проснутся – это просто белки´ в кубиках льда.

– И они могут оставаться в таком состоянии? Шестьдесят пять миллионов лет?

– Нет. Не шестьдесят пять миллионов лет. Произвольное образование ядер разорвало бы клетки за такой срок и произошел бы молекулярный распад. Но этому существу и не нужно было замерзать на шестьдесят пять миллионов лет. Что, если оно было в спячке всего пару веков? Это объяснило бы рисунки двухсотлетней давности. А за последние два века произошло охренеть какое изменение ареала. В тысяча семьсот восьмидесятом Нью-Йоркская гавань замерзла. А этим летом в Миннеаполисе было до плюс пятидесяти.

– Но из того, что несколько земноводных умеют замерзать, еще не следует, что есть рептилии, способные на такое.

– Однако это возможно. Хитрожопые черепахи чего только не делают, чтобы выжить на дне замерзших озер. Они могут видоизменять ферменты. Они умеют останавливать сердце и легкие и дышать только кожей.

– Значит, они все равно производят молочную кислоту.