Читаем Дикие карты полностью

Дикие карты

В тысяча девятьсот шестьдесят втором году Кукольник приехал в Нью-Йорк и там, на улицах Джокертауна, обрел свою обетованную землю. Джокертаун был средоточием всей ненависти, гнева и скорби, какой он мог только пожелать, там были души, испорченные и озлобленные вирусом, там были чувства, уже вызревшие и только и ждавшие, когда его непрошеное присутствие придаст им форму. Узкие улочки, темные переулки, ветшающие здания, кишевшие увечными, бесчисленные бары и клубы на любой, даже самый извращенный и порочный вкус — в Джокертауне ему представилось обширнейшее поле для деятельности, и он начал собирать с него свою жатву: сначала от случая к случаю, потом все чаще и чаще. Джокертаун был его вотчиной. Кукольник ощущал себя его подпольным темным владыкой. Пока он не мог заставить своих кукол совершить что-то такое, что шло бы вразрез с их волей; так далеко его власть не простиралась. Нет, почва должна была быть подготовлена, семя заронено: склонность к насилию, ненависть, похоть — только тогда можно было наложить свою ментальную лапу на эти чувства и заботливо взращивать их до тех пор, пока они не разрушали все препоны и не вырывались наружу.

Они были яркими и багряными, эти чувства. Кукольник без труда видел их, даже тогда, когда подпитывался, вбирал в себя и ощущал их медленное нарастание, которое доставляло ему жгучее, почти чувственное удовольствие. Рокочущая, искристая волна оргазма накрывала его в тот миг, когда его кукла насиловала, убивала или калечила.

Боль была наслаждением. Власть была наслаждением.

В Джокертауне наслаждение можно было найти всегда.

* * *

ХАРТМАНН УМОЛЯЕТ СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ

МЭР ОБЕЩАЕТ НАКАЗАТЬ МЯТЕЖНИКОВ

«Нью-Йорк дейли ньюс», 17 июля 1976 года

* * *

Джон Верзен вошел в комнату гостиничного номера Хартманна.

— Вам это очень не понравится, Грег, — сказал он.

Сенатор лежал на кровати — пиджак от костюма небрежно брошен на спинку, руки за головой — и смотрел на Кронкайта[95], который рассказывал о том, что съезд зашел в тупик. Он повернул голову к помощнику.

— Что там еще, Джон?

— Эми звонила из вашингтонского офиса. Как вы и предложили, мы поручили решить проблему с советским тайным агентом в клинике Тахиона Черной Тени. Только что пришла новость, что агента нашли в Джокертауне. Он висел на фонаре с запиской, приколотой к груди — к коже, Грег, на нем не было никакой одежды. В записке была описана советская программа: они-де заражают «добровольцев» вирусом, чтобы получить своих собственных тузов, а джокеров, которые получаются в результате, просто-напросто убивают. Дальше в записке указывалось, что этот незадачливый бедняга — тайный агент. Это все. Полицейский считает, что он потерял сознание почти в самом начале, но части его тела обнаружили в радиусе трех кварталов.

— Господи Иисусе, — пробормотал Хартманн и издал протяжный вздох. Какое-то время он просто лежал, а голос Кронкайта продолжал бубнить что-то об окончательном голосовании по платформе и о том, что пока непонятно, кто станет кандидатом от демократической партии: Картер или Кеннеди. — После этого кто-нибудь разговаривал с Черной Тенью?

Верзен пожал плечами. Он распустил узел галстука и расстегнул воротничок щегольской рубашки.

— Нет еще. Он скажет, что ничего не делал, и в каком-то смысле так оно и есть.

— Бросьте, Джон, — отозвался Грег. — Он прекрасно знал, что будет, если он оставит этого парня связанным с такой запиской на груди. Он один из тех тузов, которые считают, что могут поступать по-своему и не оглядываться на законы. Позвоните ему, мне нужно с ним переговорить. Если он не может работать так, как нужно нам, значит, он вообще не будет с нами работать — слишком опасно. — Грег со вздохом спустил ноги с кровати и потер шею. — Что-нибудь еще? Что там с ДСО? Вам удалось связаться с Миллером?

— Пока нет. Ходят слухи, что сегодня джокеры выступят снова — по тому же маршруту, прямо мимо здания мэрии. Надеюсь, он не настолько глуп.

— Он выступит. Этому человеку до смерти хочется быть в центре внимания. Он считает, что у него есть влияние. Он выступит, вот увидите.

Сенатор поднялся и протянул руку к телевизору. Кронкайт умолк на полуслове. Грег выглянул в окно. Из его номера в «Мариотт-Эссекс-Хаус» открывался вид на зеленую полоску Центрального парка, зажатую между городскими высотками. Воздух был спертым, стоячим, и синеватый смог скрывал от глаз дальние уголки парка. Несмотря на то что в его номере был кондиционер, Хартманн ощущал зной. Завтра снова будет жарища. В перенаселенных трущобах Джокертауна днем будет невыносимо, и это только подогреет и без того накаленную атмосферу.

— Да, он выступит, — еще раз повторил сенатор так тихо, что Джон не услышал. — Едем в Джокертаун, — сказал он и отвернулся от окна.

— А съезд?

— Они еще несколько дней будут решать. Сейчас это не так важно. Берем мою свиту и отправляемся.