Дикие пальмы

Он проснулся на восходе, свет был слабым, небеса имели бледно-желтый оттенок, день обещал быть прекрасным. Костер догорел; на противоположной стороне кучки холодного пепла лежали три змеи, неподвижные и параллельные, словно подчеркивая друг дружку, а в быстро набирающем силу свете, казалось, материализовались и другие: земля, которая мгновение назад была всего лишь землей, проявилась в виде неподвижных спиралей и петель, ветви, которые минуту назад были обыкновенными ветвями, теперь стали неподвижными змеевидными гирляндами, а ведь заключенный едва успел встать и подумать о еде, о чем-нибудь горячем, прежде чем отправиться в путь. Но он решил не тратить столько времени на это, потому что в лодке все еще оставалось достаточное количество похожих на камешки предметов, которые женщина с той лодки бросила туда, и потом (подумал он), какой бы ловкой и успешной ни была его охота, он никогда не сможет запасти достаточно для того, чтобы им хватило на дорогу туда, куда они хотят добраться. А потому он вернулся к лодке, подтянул себя к ней, выбрав удлиненный лозой фалинь, вернулся назад к воде, над которой лежал низкий, густой, как вата (хотя и стоящий не очень высоко, стелющийся), туман, в котором даже корма лодки едва виднелась, хотя ее днище почти целиком лежало на островке. Женщина проснулась, зашевелилась. – Нам пора ехать? – спросила она.

– Да, – ответил заключенный. – Ты же не собираешься рожать сегодня еще одного? – Он поднапрягся и столкнул лодку с суши, которая сразу же стала растворяться в тумане. – Дай мне весло, – сказал он ей через плечо, не поворачивая головы.

– Весло?

Он повернул голову. – Весло. Ты лежишь на нем. – Но это было не так, и в течение мгновения, пока суша, островок продолжал медленно исчезать в тумане, который, казалось, окутывал лодку невесомой и неощутимой пряжей, как драгоценный или хрупкий пустячок или бриллиант, заключенный замер не в тревоге, а в том яростном и удивленном бешенстве, которое испытывает человек, увернувшийся от упавшего сейфа, но получивший удар двухфунтовым пресс-папье, стоявшим на нем, и тем невыносимее был этот удар, что он знал – у него не было ни одного мгновения, чтобы избежать его. Он не колебался. Схватив конец лозы, он выпрыгнул из лодки, исчез под водой, пытаясь карабкаться вверх, появился на поверхности, не прекращая карабкаться (так и не научившийся за свою жизнь плавать), нырнул и с трудом потащился к почти исчезнувшему островку, двигаясь сначала почти целиком в воде, потом по ней, как это делал вчера олень, вскарабкался по скользкому склону и упал, задыхаясь и хватая ртом воздух, но так и не выпустив из рук конец лозы.

Первое, что он сделал, оказавшись на суше, это выбрал дерево, которое показалось ему наиболее пригодным (в течение мгновения, когда он звал, что не в своем уме, он решил спилить его крышкой консервной банки), и разжег костер прямо под ним. Потом он отправился на поиски еды. Он искал ее и следующие шесть дней, пока не прогорел насквозь ствол дерева и оно не свалилось, потом ствол должен был прогореть еще в одном месте на определенном расстоянии от основания, а он выхаживал слабенькие непрерывно горящие капризные костерки по краям бревна, чтобы придать ему форму весла, выхаживал их даже по ночам, пока женщина с ребенком (ребенок уже ел, похныкивал, а он отворачивался или даже уходил в лес каждый раз, когда она готовилась расстегнуть выцветший мундир) спали в лодке. Он стал выслеживать пикирующих коршунов и благодаря этому смог найти еще нескольких кроликов и двух опоссумов; они съели нескольких дохлых рыб, отчего у обоих появилась сыпь, а потом начался жестокий понос, и одну змею, которую женщина приняла за черепаху и которая не принесла им никакого вреда, а в одну из ночей, когда шел дождь, он поднялся и натаскал веток, стряхивая с них змей (больше он уже не думал: Это всего лишь еще одна мокасиновая змея, он просто, если на это было время, обходил их, когда они злобной пружиной распрямлялись в его сторону) с тем же привычным чувством собственной неуязвимости, и построил шалаш, а дождь тут же прекратился и больше уже не начинался, и женщина снова ушла в лодку.