Дикий цветок

Он упал совсем близко от Шелби и от нескольких — как раз проходивших мимо — бычков. Она оцепенела от потрясения и холода, сердце ее отчаянно билось, она задыхалась, смахивая слезы. Шелби увидела, что дерево повалилось прямо на их новую изгородь, сломав один из столбов и сплющив несколько ярдов обледеневшей колючей проволоки.

Приближавшиеся коровы, казалось, с любопытством поглядывали на дыру в ограждении. Шелби, в своем полугорячечном состоянии, решила, что ей необходимо спешиться и подойти поближе, чтобы рассмотреть повреждение. Снег доходил ей уже до колен; одной рукой она ухватилась за поводья лошадки, пытаясь другой отодвинуть в сторону ветку тополя. Ужасно! — пронеслось у нее в голове. Как может быть столько несчастий сразу — и это в мае, подумать только! Им бы сейчас резвиться на усыпанных цветами лугах! Она старалась не думать ни о жжении в руках и ногах — их точно кололи булавками, — ни о том, сколько времени займет обратная дорога домой…

Она мысленно подсчитывала количество колючей проволоки, которое им понадобится. Ветер незаметно переменился, задувая теперь ей в лицо, и Шелби на миг испугалась, что у нее сорвет шляпу. Она придерживала ее рукой, когда что-то ухватило ее за воротник плаща, приподнимая над сугробом и отряхивая от снега, и тлевшие в ее душе страх и отчаяние вспыхнули вдруг с новой силой слепым, всепоглощающим ужасом.

— О Боже! Что?.. На помощь! — пронзительно закричала она.

Кто это — медведь? Или буря подняла ее, оторвав от земли, как до этого дерево?

— На помощь? — повторил за ней знакомый голос, по-прежнему невозмутимо-спокойный, хотя ему и приходилось перекрикивать ветер. — Не понимаю, почему я должен шевельнуть хотя бы пальцем, чтобы помочь вам, когда совершенно очевидно, что вы сами, по своей воле, устроили себе эту ловушку, нарушив мое распоряжение.

Шелби смутно, почти не сознавая, удивилась его силе; он наклонился и, как пушинку, вскинул ее на спину своего жеребца. Теперь, зажатая в кольцо его крепких, точно стальных, рук, она была вынуждена посмотреть ему в глаза — но это не принесло ей успокоения.

— Ну что вы, Джеф, вам вовсе не из-за чего так сердиться. Я же не маленькая, в конце концов, и нечего меня держать взаперти только из-за того, что я женщина…

— Молчите, — оборвал он ее.

Спустив заснеженный шерстяной шарф, прикрывавший его рот, он пристально, жестко смотрел на Шелби — лицо обожжено ветром, брови заиндевели, покрылись ледяной коркой.

— У меня просто нет слов, чтобы выразить мою ярость! Сначала вы теряете свое ранчо, теперь едва не потеряли и свою жизнь! Вы избалованная, капризная…

Глаза Шелби вспыхнули, она всхлипнула и задохнулась.

— Послушайте, это все-таки и мое ранчо тоже, и я имею право защищать мою землю и мой скот! Вы не смеете указывать мне, что я должна делать и по-всякому обзывать меня!

— Я не стану пререкаться с вами сейчас, когда оба мы рискуем вот-вот замерзнуть до смерти. У вас уже лицо начинает синеть!

Гнев его был порожден чувствами, которые испугали их обоих. Потянув Бродяжку за вожжи, он подвел ее вплотную к Чарли и буквально столкнул Шелби в седло.

— Отправляйтесь домой!

— Но дерево… — упрямо пыталась возразить она, — ограждение…

Джеф не слушал. Он шлепнул лошадку сзади по спине, и та тихонько затрусила на север, туда, где цепочкой брели коровы, направлявшиеся в укрытие.

Глава седьмая

Майское утро искрилось и блистало. Чистейшее голубое небо раскинулось над головой, луга и горы были простеганы белизной, а солнце струило вниз свои лучи, усевая снега бриллиантами и одновременно растапливая их.

День мог бы быть восхитительным, если бы не напряженность между Джефом и Шелби. Объявив, что все они заслужили хороший отдых, пока снег не растает, англичанин провел этот день, ухаживая за дремлющим Мэнипенни и читая «Джуда Незаметного» Томаса Харди, сидя у огня. Всякий раз как он встречался глазами с Шелби, между ними точно вспыхивали искры, все ярче с каждым часом их напряженного, враждебного молчания.

— Почему у вас такой обиженный вид? — поинтересовался Мэнипенни у своего хозяина, когда ел свой ленч — булочку с маслом и сваренное всмятку яйцо.

Чувствуя себя немного глупо, Джеф рассказал ему кое-что, в особенности упирая на нежелание Шелби слушаться и ее отказ выполнять его распоряжения.

— Она могла заблудиться и замерзнуть насмерть! — Затем, чтобы уже окончательно доказать, что она, по всей вероятности, не в своем уме, Джеф добавил: — И хотя я терпеть не могу сплетничать, мне кажется, тебе следует знать, что она осмеливалась называть тебя…

Он остановился, по-видимому устрашенный до такой степени, что едва мог заставить себя повторить это слово.

— …называть тебя — Перси! Думаю, мне не нужно говорить тебе, мой дорогой Мэнипенни, как глубоко меня потрясло, когда я впервые услышал это от нее! Я начинаю думать, в свете ее обычного легкомысленного и безрассудного поведения…