Дикое поле

Экую ересь несет Антипка! Небось, хлебнул лишнего в людской, вот и мелет невесть что. Но тут до слегка затуманенного романеей и водочкой с бадьяном Бухвостова внезапно дошел весь страшный смысл сказанного шутом. Он сграбастал его большой рукой за грудки и поднял, легко оторвав от пола тщедушное тело.

— Что?!

— Помирает он. — Антипа засучил ногами, и дьяк отпустил его, а сам бессильно привалился к стене.

— С утра ничего был, а сейчас согнулся весь и посинел, — зачастил шут, поправляя перекинутый через плечо ремень, на котором висела большая деревянная сабля. — Уже едва дышит.

— Пошли!

Дьяк торопливо спустился по лестнице, выскочил в заднюю дверь, пересек двор и протиснулся в открытую караульным стрельцом калитку. Одышливо отдуваясь, взбежал на крыльцо потайного дома и застучал каблуками по коридору. Вот и дверь комнаты, в которой устроили Демидова. Около нее с виноватым видом переминался с ноги на ногу стороживший пленника Иван Попов.

Не слушая его оправданий, Никита Авдеевич шагнул через порог и сразу понял: все! Данила лежал на широкой лавке, лицом к стене, как-то неестественно подвернув руки Низкорослый и крепкий, он сейчас казался тощим и странно вытянувшимся в длину. С завернутой за спину руки ржаво стекала цепь, которой он был прикован к вбитой в бревна скобе.

Бухвостов подошел, тронул Данилу за плечо, перевернул на спину, и увидел его покрытое темными пятнами лицо. Зубы покойника были жутко оскалены: Демидов словно хотел напоследок цапнуть ненавистного дьяка Посольского приказа, да не успел. Его остановившиеся, уже успевшие остекленеть глаза смотрели куда-то мимо Никиты Авдеевича, в такую даль, что заглянуть в нее не хватит духу ни у кого из живых. Бухвостов закрыл ему веки и сердито пробурчал:

— Раззявы! Сумели взять, а вот…

— Господи, да кто ж его знал-то? — чуть не плача, простонал Иван. — Похлебки дали, он несколько ложек съел и за живот схватился. Я к нему: что да как? Антипку кликнул, а пока он за вами бегал, Данилка в одночасье и преставился.

— Похлебка где? — резко обернулся дьяк.

— Вона стоит, — показал стрелец.

Никита Авдеевич осторожно взял деревянную миску, поболтал в остывшем вареве ложкой, немного зачерпнул и понюхал, с опаской втягивая ноздрями ароматный дух укропа и чеснока.

— Тащи кошку! — велел он горбуну.

Тот кинулся на улицу и вскоре вернулся, держа жалобно мяукавшую мурку. Зажал ее между колен и силой заставил открыть пасть. Дьяк влил в нее ложкой похлебку. Кошка фыркнула, но Антипа быстро сжал ей морду, заставив проглотить насильно поднесенное угощение.

— Дверь прикрой, чтоб не убежала, — бросил он Попову. — Жалко, конечно, Божья тварь.

— Людей не жалеют, — проворчал дьяк, внимательно наблюдая за кошкой.

Сначала она кругами ходила по комнате, стараясь держаться подальше от лавки с покойником, потом забеспокоилась, выгнула спину дугой, подняла хвост, заурчала, стала кататься по полу и внезапно затихла. Желтоватые глаза ее подернулись мутной пленкой, лапы судорожно дернулись…

— Кто тут был? — свистящим шепотом спросил Бухвостов. — Кто похлебку варил, кто ее принес, кто дал? Чего молчите, онемели?

— Дак ведь… — запинаясь, проговорил Попов. — Все как обычно было, как заведено. И чужих никого. А похлебку я ему дал. Вот какое дело.

Никита Авдеевич почти не слышал его. Хотелось завыть от отчаяния и биться головой об стенку, чтобы вытряхнуть из черепа сводившие с ума мысли. Обошли, обошли его злыдни, со всех сторон обложили, будто волка травят, и куда ни кинься, всюду погибель! Из-под носа у него человечков воруют и навек заставляют умолкнуть, а теперь и в собственном доме завелся помощничек старухи с косой. Да что в доме — в святая святых! А он и не углядел, старый дуралей! Кому теперь верить, на кого положиться?

— Веди сюда Петруху-татарчонка! — глухо приказал Бухвостов.

— Чего? — не понял стрелец.

— Антипа! — зло гаркнул дьяк. — Тащи татарина сюда, живо!

Горбун бросился выполнять приказание Когда хозяин в таком гневе, лучше не медлить и не перечить, какими бы дурными и странными ни казались его распоряжения. И зачем ему сейчас Рифат?

— Цепь-то можете снять, — не оборачиваясь, сказал Никита Авдеевич. — Никуда он теперича не убежит.

В коридоре раздались торопливые шаги, и в комнату вошел молодой мурза. Увидев лежавшего на лавке покойника, он слегка вздрогнул. Игравшая у него на губах улыбка исчезла.

— Видишь? — вздохнул дьяк.

Крестник молчал, не зная, что ответить. Минуту назад он сидел в пронизанной солнечными лучами горнице за веселым столом, принимал подарки и поздравления, украдкой поглядывая на Любашу, и вдруг…

— Отравили его. — Никита Авдеевич хмуро кивнул на тело Демидова. — В похлебку зелье сыпанули.

— Зачем? — наконец разлепил губы Рифат.

— А чтобы молчал, — горько усмехнулся дьяк и вдруг схватил молодого человека за плечо. Жарко задышал в самое ухо, щекоча бородой: — Тебе только, Петруха, верю! Как самому себе. Враг в доме! Глаз не смыкай, не пей, не ешь, а найди!