Дикое поле

— Как услышите вой, начинайте окружать, — напомнил им есаул. — Упустите — головы оторву!

— Не боись. — Афонька Ханеев коротко хохотнул. — Не упустим!

Теперь уже все знали, какую великую тайну доверил им Паршин, и горели решимостью изловить проклятого гада, даже если это будет стоить жизни. Проехав примерно две версты, остановились и начали слушать степь. Но вокруг было тихо до звона в ушах. Каждый шорох казался чуть ли не громовым раскатом.

Время шло. Томительное ожидание выматывало, иногда чудилось, что скрытый темнотой лазутчик сам подобрался почти вплотную, а теперь уползает, как змея, злорадно посмеиваясь над незадачливыми охотниками, самонадеянно возмечтавшими поймать неуловимого и перехитрить хитрого. Федор уже весь измучился, когда, наконец, откуда-то издалека донеслось протяжное «о-у-у-у-а…» — так степной волк зовет свою подругу разделить с ним добычу. Неужели лазутчик вышел из крепости?

— О-у-у-у-а… — снова поплыл над степью протяжный волчий вой.

— Он? — Есаул повернулся к татарину.

— Да. Надо ответить и ехать навстречу.

Федор приложил ладони ко рту и завыл: тоскливо, зовуще, мастерски подражая голосу одинокого серого разбойника. Потом тронул коня и вместе с татарином поехал туда, откуда донесся до них сигнал предателя. Из темноты снова раздался вой, уже ближе.

— Урус? Где ты, урус? — Десятник привстал на стременах. Никто не откликался. Проехали еще несколько шагов, и татарин снова позвал: — Урус, ты где?

Внезапно из темноты появилась фигура пригнувшегося человека, и странно знакомый Паршину голос окликнул:

— Давай сюда!

Есаул и десятник послушно повернули коней. Федор почувствовал, как его охватывает нервная дрожь: вот он, тот, кто предал своих братьев врагу и сам стал для них страшным врагом! Если он и сейчас сумеет исчезнуть, Паршину не будет прощения, и душа несчастного серба Ивко не успокоится на небесах, пока презренного Иуду не настигнет заслуженное возмездие. Разве зря поклялся Федор найти предателя?

Он незаметно вытащил из-за пояса пистолет и взвел курок. У предателя оказался отменный слух: едва раздался слабый щелчок взводимого курка, он насторожился. Однако, видя перед собой знакомого татарина, успокоился и подошел ближе.

— Зачем звал? Случилось что?

Когда он вновь заговорил, есаул чуть не вскрикнул и еле сдержался, чтобы не назвать предателя по имени. Вот, оказывается, кто продавал их татарам и туркам! А он верил этому человеку и только по чистой случайности не отправил его искать лодку в плавнях и не взял с собой в степь.

— Случилось, — эхом откликнулся татарин. — Ты проиграл, урус!

— Ни с места! — Федор вскинул пистолет.

Но предатель оказался ловок и увертлив. Он метнулся к татарину — раздался хрип, потом вскрик, — хотел вскочить на коня, стащив с седла десятника, но слишком поздно понял, что тот привязан.

— А-а-у-а! — в отчаянии заорал Иуда и забился в крепких руках подоспевших казаков. Не обращая внимания на его отчаянное сопротивление и вопли, те повалили вражину на землю и ловко связали. Потом рывком поставили на ноги.

Татарин свесился набок и странно хрипел. Федор взял его за плечо, но тот не выпрямился. Тогда есаул обхватил ордынца, надеясь поддержать, — пальцы наткнулись на рукоять кинжала, глубоко всаженного в бок. Десятник был мертв.

— Огня!

Оставив татарина, которому уже никто не мог помочь, есаул спрыгнул с коня и сорвал пук травы. Афонька высек огонь и запалил заранее припасенный факел. Федор схватил предателя за волосы, поднял его голову и пучком травы стер сажу с лица.

— Сысой Мозырь! — ахнул кто-то.

Паршин зло скрипнул зубами: да, Сысой Мозырь. Именно он готовил коней для выездной станицы, отправившейся в Крым. Он знал о Куприяне Волосатом и приехавшем от отца Зосимы молодом казаке Тимофее Головине. Знал о его товарищах, о Макаре Яровитове!

— Убей! — прошипел Сысой. — Твоя взяла, не успел я тебя в землю отправить!

— Нет, — покачал головой есаул. — Судить будет Круг. И смерть тебя ждет лютая…

* * *

После неожиданной и страшной кончины Данилы Демидова, отравленного похлебкой, Иван Попов не мог найти себе места: ему казалось, что Никита Авдеевич нарочно избегал его, видимо, считая косвенным виновником гибели пленника. А в чем вина Ивана? Не он ли вместе с Павлином пытался спасти гонца в корчме, а потом, рискуя жизнью, проник в разбойничий дом у трясины, где и схватил Данилку? Сколько трудов стоило довезти его до Москвы в целости. И как был тогда рад дьяк. Правда, радость его смешалась с горем, но он хвалил стрельцов, наградил за верную службу. Все-таки в тяжелую минуту они не растерялись, верой и правдой послужили делу государеву, не жалея животов своих. За то и награда!