Ивко понял: старый татарин стесняется своей слабости, и отвернулся, щадя его самолюбие. Разломив яблоко, он сунул половинку в руку старика. Тот взял, но не стал есть. Все так же глядя на пень, он глухо продолжил:
— Нет денег — ничего нет. Вся власть в руках хана, нурадин и калга [14]
его родня, мурзы кормятся войной и смотрят в рот Гирею, муллы изолгались, толкуя Коран в угоду богатым… А зачем мне война с урусами, если она отняла у меня все: любимую жену, единственного сына, дорогую невестку? Что получил я взамен? Рабов, сундуки с золотом, табуны коней? Или, может быть, прекрасный дом, сад, отары овец? Нет, я нищий и даже более несчастен, чем раньше.— Поэтому ты помог мне?
— Враг хана — мой друг, — зло засмеялся старик — Да ты кушай, кушай. Ночью в лесу холодно, надо быть сытым, чтобы не мерзнуть.
— Стражники тебе поверили? — спросил серб и бережно завернул в платок остатки еды.
Наиль молча расстегнул халат, задрал рубаху и повернулся к нему спиной: даже в сумерках были заметны темные полосы на смуглой дряблой коже — следы ударов плетью.
— Очень злились, что не смогли тебя поймать, — сказал татарин, приводя одежду в порядок. — Будь осторожен, они до сих пор рыскают!
— Ты можешь купить мне коня?
— Коня? — озадаченно переспросил Наиль. — Извини, но у меня нет таких денег. Даже старая кобыла, которая нас везла, и та не моя.
Серб достал кошелек и высыпая на ладонь горсть монет. Слегка подбросил их, зазвенев серебром.
— Деньги есть.
— А как я объясню, откуда у меня вдруг появились деньги на коня? Сказать Азис-мурзе, что я нашел клад? — Старик сдвинул шапку на лоб и поскреб ногтями в затылке. — Тогда меня будут пороть за то, что я не отдал найденное в ханскую казну. Ты ускачешь, а меня спросят, куда подевался купленный мною конь. Если я попаду в руки палачей, что будет с моей внучкой, крошкой Юлдуз?
— Ты думал о ней, когда я прыгнул в твою повозку?
— Некогда было, — отмахнулся татарин. — А теперь мне страшно. Лучше уходи куда-нибудь подальше, где тебя никто не знает.
— Далеко ли уйдешь без коня? — вздохнул серб. — Ведь ты не сможешь долго носить мне лепешки, тебя выследят. И тогда придет конец нам обоим. Конечно, ты и так очень помог мне и в полном праве сказать: все, хватит, теперь у каждого своя дорога. Но мне кажется, ты так не поступишь.
— Не знаю, — буркнул Наиль. Подняв прутик, он поворошил им в траве, словно отыскивая что-то.
В лесу стало совсем темно, и собеседники почти не различали лиц друг друга. Серб терпеливо ждал, что решит старик: от этого зависело очень многое. Одно, когда ты можешь рассчитывать хоть на какую-то помощь. И совсем другое, если полагаешься только на себя.
Не стоит обижаться, услышав твердое «нет». Татарин и так много раз рисковал головой, и нельзя понуждать или уговаривать, чтобы он подставил голову снова. Азис-мурзе достаточно лишь намека, что Наиль знает, где скрывается серб. Старика немедленно схватят, и начальник ханской стражи поставит его перед выбором: жизнь крошки Юлдуз или голова беглеца.
— А если я найду тебе лодку? — прервал затянувшееся молчание татарин. — Мой племянник — рыбак.
— До моря еще нужно добраться. И можно ли доверять твоему племяннику?
— Можно, — уверенно ответил Наиль. — За одну ночь под парусом уйдешь далеко. Потом сойдешь на берег, купишь коня и поскачешь куда хочешь.
Ивко задумался. Старик прав: при попутном ветре за ночь можно пройти большое расстояние, но согласится ли племянник Наиля плыть к Азову? Побоится! Да и как ему потом объяснить стражникам свое долгое отсутствие, если они начнут допытываться, где он пропадал столько времени? Покупать для беглеца коня старику опасно. Значит, единственная возможность — доплыть с племянником Наиля до Гнилых вод у Перекопа, потом добывать лошадь и подаваться к Азову через Дикое поле. Отправляться одному в такой дальний и нелегкий путь почти безумие, но в его положении выбирать не приходится. Он должен сообщить Паршину, что на Спиридона больше рассчитывать нельзя, и донести горькую весть об измене.
— Где меня подберет лодка? — спросил серб.
— У двуглавой горы. Там есть удобная маленькая бухта. Но добираться туда тебе придется самому.
— Хорошо. Как я узнаю, что все готово?
— Утром я поговорю с племянником. Перед заходом солнца приходи к шалашу. Если к жердям будет привязана тряпка, то в полночь тебя ждут в бухте.
— А если тряпки не будет?
— Тогда ты поймешь, что старый Наиль осел и не умеет разбираться в людях. Все, мне пора.
Поднявшись, татарин легко коснулся руки Ивко и скрылся в темноте. Чуть слышно прошуршала под его ногами трава на краю поляны, и серб остался один.
Весь следующий день он провел в чаще. Съел остатки принесенных Наилем лепешек, напился воды из родничка и долго лежал в высокой траве, дожидаясь вечера. Как только тени деревьев удлинились, а между кустов начал разливаться прохладный сумрак, Ивко отправился к поляне. Его снедало нетерпение: хотелось поскорее увидеть, есть ли на шалаше заветный условный знак.