Диктаторы обмана: новое лицо тирании в XXI веке

Стандартной темой была угроза войны. Как мы выяснили в предыдущей главе, многие автократы – даже те, кто никогда в глаза не видел поля боя, – носили хаки, присваивали себе воинские звания, награждали себя медалями и использовали военную лексику. Плакаты и фильмы прославляли вооруженные конфликты даже в мирное время: например, Франко популяризовал в Испании киножанр «крестовых походов» (cine cruzada), воспевавший мятеж, во главе которого стоял он сам. Бесконечно пересказывались сюжеты о мучениках. Так, сталинские пропагандисты эксплуатировали историю Павлика Морозова, крестьянского мальчика, убитого разгневанными односельчанами после того, как он донес на своего отца, прятавшего от властей зерно. А Геббельс продвигал миф о Хорсте Весселе, штурмовике СА, убитом коммунистами в уличной стычке в 1930-м35. Постоянные рассуждения о врагах, угрозах и жертвах создавали в обществе напряжение. Лингвист Виктор Клемперер, живший в тридцатые годы в Дрездене, указывал, что в тирадах Гитлера использовался «прием для нагнетания напряженности, взятый из американских триллеров – романов и фильмов»36

. И это было неслучайно. Геббельс стремился создать атмосферу напряженного предчувствия беды, которую он сам называл «плотный воздух» (dicke Luft)37.

Массовые провластные шествия, так любимые разными вождями, соединяли в себе пропаганду и демонстрацию силы. Кастро, Насер и мьянманские генералы, в числе прочих, для устрашения врагов устраивали колоссальные митинги38

. Даже если многие их участники размахивали флагами из страха, а не по убеждению, они, тем не менее, доказывали способность диктатора мобилизовать людей39. Толпы лоялистов могли использоваться для оправдания агрессивности режима – так было, например, когда Кастро призвал миллион кубинцев окружить президентский дворец и потребовать казни членов вооруженных формирований, поддержавших Батисту40

. К тому же воинственность диктатора выглядит еще убедительнее на фоне разгоряченной толпы: в 1962-м Насер собрал на митинг 1,5 млн египтян, чтобы блеснуть двумя новыми ракетами дальнего действия41.

Если цель насилия и пропаганды – устрашение, то какой цели служит идеология? Зачем требовать от народа верности какому-то не совсем внятному набору убеждений? Простой ответ заключается в том, что диктаторы сами были ярыми приверженцами своей веры. Они насаждали марксизм, маоизм или баасизм в уверенности, что в их учении содержится разгадка смысла бытия. Несомненно, это характерно для многих диктаторов. В известной степени все руководители СССР, начиная с Ленина, были искренними марксистами. Даже в частном общении они оперировали марксистскими категориями и концепциями и, вероятно, считали, что советская система устроена справедливее капиталистических систем Запада. Гитлер определенно верил в доктрину национал-социализма. Нет сомнений, что эти автократы поднимались на самую вершину власти в традиционных и индустриальных обществах, в том числе благодаря своей фанатичной вере. Но и в то время у идеологии была еще одна, практическая функция.

Идеология помогала осуществлять репрессии. Как добиться послушания целой страны? Первым делом надо сделать так, чтобы каждый житель знал, что такое «хорошо» и что такое «плохо». В большинстве стран границу между разрешенным и запрещенным определяют законы и конституции. Но законы, особенно опирающиеся на судебный прецедент, – штука негибкая, зависящая от усмотрения судей и юристов. А идеология, напротив, толкуется правителем по его воле42. Стандартные правовые механизмы действовали в диктатурах в отношении обычных преступлений и гражданских договоров, а для контроля за политическим поведением людей применялась идеология. Доктрина позволяла указывать врагов режима и оправдывать насилие над ними.

Но и это еще не все. Помимо установления границ «добра» и «зла» и обоснования насилия, идеология вовлекала в проведение репрессий обычных людей: теперь каждый контролировал исполнение ритуалов лояльности всеми остальными. От граждан требовалось маршировать на парадах, носить партийные значки, обращаться друг к другу с особым приветствием, использовать в речи утвержденные клише, заучивать наизусть основополагающие тексты, кланяться портрету руководителя, давать клятвы (иногда на крови), голосовать за вождя, ликовать, аплодировать, ругать «врагов народа» – а при Мао еще и исполнять «танец верности» перед посадкой на поезд43. Чем более сложными, замысловатыми и вызывающими чувство неловкости были ритуалы, тем лучше, ведь их смысл заключался в том, чтобы отличать подлинных приверженцев власти от подчинившихся ее силе.