– Что же нам теперь делать, па? – бормочет он. В его словах слышится такой ужас, у меня просто сердце разрывается. – Что нам теперь делать?
– Мы через это пройдем, мы с этим справимся, мы будем сильными… ради друг друга, – говорит Адам. – Нам надо подумать о тех, кто любит Марни так же сильно, как мы. Подумать о том, как мы им скажем. Надо быть сильными ради них, ради бабушки, дедушки… – Его голос пресекается: видно, Адам не в силах даже представить себе, как он скажет об этом своим родителям.
– Нет. – Джош мотает головой. – Я хотел сказать… что мы будем делать без Марни?
– Мы с этим справимся, – снова говорит Адам, и я даже не понимаю, откуда в нем столько сил. – Я пока не знаю как. Но мы справимся. Мы должны. – Голос у него срывается. – Марни бы этого хотела.
– Я до сих пор не могу в это поверить. Я не хочу в это верить.
– Я знаю, Джош, – мягко отвечает Адам. – Я знаю.
– Не может быть, чтобы это была правда, – в сотый раз повторяет Джош. – Не может быть, вот и все. Ты уверен, па? Ты уверен?
– Джош, ну пожалуйста…
Адам говорит это так, словно он вот-вот сломается, и это меня пугает. Мне надо, чтобы он был сильным. Поэтому, вместо того чтобы спросить, действительно ли он совершенно уверен, что Марни летела этим рейсом, я слегка сжимаю его руку, без слов давая ему понять, что я понимаю, как ему невероятно тяжело сейчас, когда приходится отвечать на все эти наши нескончаемые вопросы. Но он ошибается, он наверняка ошибается. Ему просто нужно время, чтобы это осознать.
Так что я сижу очень тихо, давая ему время это осознать, прийти к этому выводу. И Джош поступает точно так же. Но эта тишина затягивается, и воздух в комнате словно бы тяжелеет, сгущается от отчаяния. Я кожей чувствую это отчаяние, ощущаю его вкус у себя во рту, даже улавливаю его страшный запах. Тогда-то я и понимаю – это правда.
Из глаз у меня сочатся слезы. Я даже представить не могу, что когда-нибудь они перестанут течь.
– Как мы всем скажем? – спрашиваю я убитым голосом.
Волна беззвучного, но глубокого облегчения прокатывается по телу Адама. Он испытывает облегчение, оттого что я наконец признала невыносимую истину. Он прочищает горло и отвечает:
– Я тут подумал, может, попросить Нельсона всех оповестить? Кроме мамы с папой. Им я должен сказать сам.
– Хорошо, что сейчас с ними Иззи, – говорю я, сама поражаясь, насколько спокойно звучит мой голос.
– Теперь понимаешь, почему я не мог позволить Эми у нас переночевать? – спрашивает Адам у Джоша. – Мне казалось, это нечестно по отношению к ней… чтобы она была тут, когда я… – Он осекается. И все-таки продолжает: – Когда я вам расскажу.
– Как ты узнал, па? – бормочет Джош. – Тебе позвонили… или еще что-нибудь?
– Нет. Я знал, какими рейсами Марни полетит, это была наша с ней тайна. Когда я услышал про катастрофу, то сначала не подумал, что это ее рейс. А когда понял, что ее, я не подумал, что она им летит: она мне писала, что ее рейс из Гонконга откладывается и она не успеет на пересадку в Каире. Но потом… позже… я понял, что рейс из Каира тоже задержали, так что… была вероятность, что она могла на него успеть. Но был и шанс, что не успела.
Я резко приподнимаю голову.
– Может, она и не успела? – Я цепляюсь за эту появившуюся ниточку надежды. – Адам, что, если Марни все-таки не полетела этим рейсом?
Он мучительно сглатывает.
– Полетела, – говорит он. – Мне подтвердили.
– Когда? Как?
– Я поздно ночью позвонил в авиакомпанию. После того, как уехала Эми. Они давали специальный номер для родственников… чтобы узнать.
– После того, как Эми уехала? Ты затем и уходил к себе в сарай? – уточняю я.
– Да.
– Но… – Я отстраняюсь от него, мысленно перебираю недавние события. Если он знал, что Марни… что Марни уже… когда он вернулся в дом… почему он не сказал мне тогда? И ведь мы с ним занимались любовью, разве нет? Нет, мы не могли бы, если Адам уже тогда знал, мы не могли бы. Значит, это было раньше. Наверняка раньше. Я хочу его спросить. Мне нужно знать. Но я не могу. При Джоше – не могу.
– Почему ты нам не сказал, па? – сердито спрашивает Джош, хоть я и понимаю, что сердится он вовсе не на Адама. – Тебе не надо было все это одному на себе тащить. Почему ты нас не разбудил, как только узнал?
– Решил дать вам поспать. Решил, что несколько часов… погоды не делают. Никакой разницы.
– Но для тебя это очень большая разница. Наверняка для тебя это было ужасно – ты ведь считал, что должен пока держать это в себе. – Он недоуменно мотает головой. – Надо тебе было меня разбудить, па.
Я все никак не вычислю, когда же у нас был секс, но все равно я страшно сочувствую Адаму, который сознательно решил на время избавить нас от жуткой новости, тащить это бремя в одиночку. Но тут мои мысли принимают другой оборот: мне приходит в голову еще одна загадка.
– Как же это случилось? – спрашиваю я.
– Там не знают. Они мне ничего не хотели говорить. Сказали только, что будет расследование. Думаю, мы больше узнаем, когда туда прилетим.
– Куда? – спрашивает Джош.