Динка

– А в чем этот студент был? В той шинели, что тогда? Я его хорошо помню – такой высокий, согнутый и борода узенькая, а  глаза добрые. Он хороший, Лень, только очень бедный, да?

– А откуда ему богатства взять? Он себя не жалеет. Ему тюрьма, – хмуро сказал Ленька.

– Как – тюрьма? За что тюрьма? – всполошилась Динка.

– Так ведь вот не слушаешь, а все то вперед, то назад заскакиваешь. Я, коль так, и рассказывать не буду! – рассердился Ленька.

– Нет, говори... Раз начал, то говори!

– Опять же с того места надо. Ну, сказал он мне, где живет, и пошел. А я гляжу вслед, и что-то чудно мне кажется. Денег у него нет, а он шасть в рабочую столовую... Ну, думаю, либо попрошайка какой, либо кто из дружков его накормит. А тут время на обед, рабочих много идет: и с ремонтных мастерских, и пристанские, и грузчики тут... Народу – не протолкнешься, и такой меня интерес взял... Ну, и сунулся я за ним в эту столовую. Гляжу, а он в самую толкучку залез и все чего-то между людьми шныряет. Ну, думаю, кого-нито обокрасть хочет. А народ все бедный, рабочий. Стал за его спиной и гляжу. А он пошарит, пошарит в своей кошелке и отойдет... Гляжу, у одного рабочего всякий струмент в ящике, а студент этот шасть к нему... Вроде что-то положил. А рабочий нагнулся, хотел хлеб вынуть, а там бумажка. Взял он ее, развернул, и вроде оторопь его взяла... Смял, смял и швырк соседу под ноги, а сам – ходу... А я думаю: что за бумажка такая? Вроде видел я где-то такие... А уж ее ногами затискали, не видать... Ну, все же нагнулся я и вроде ненароком схватил ее... А студента того уж и след простыл...

– Он убежал, Лень?

– Да не убежал, а ушел. А может, еще где меж рабочими шнырял... Я уж не стал его искать – уж очень бумажка интересная. Вот такие у дяди Коли полиция нашла... Когда обыск делали, я видал. За них и в тюрьму его посадили. Запрещенные бумажки. Прокламацией они называются.

– Прокламацией? Я тоже знаю. Мне Мышка говорила. Ну, рассказывай, Лень!

– Да, теперь самое главное... Вышел я на пустырь, оглянулся и стал читать. Всего, конечно, не разобрал...

– А какими буквами? Печатными?

– Печатными. Как вот в книге. Не рукой писано. И все складно. Так и так, мол, свергайте царя, будете сами хозяева. А то, мол, вы спину гнете, а богачи вашим трудом задаром пользуются... Одним словом, я не все понял... Об одном только догадался, что за это тюрьма. Хорошо, никто не видел. Я и сам испугался. Отнесу, думаю, ему да скажу, чтоб поаккуратней делал... Ну и пошел!

– И сказал? – с интересом спрашивает Динка.

– А как же! Захожу, а он тоже только что пришел. Комнатка у него махонькая, на самом чердаке. Один живет. Стол, да кровать, да две табуретки...

– А шарик где был? – спрашивает Динка.

– Не знаю, где был. Только я как пришел, студент и говорит: «Садись, сейчас чай будем пить! Меня зовут Степан, а тебя как?» А меня, говорю, Ленькой. И сразу бах эту бумажку на стол! Вот, говорю, спугался человек и бросил... Аккуратней, говорю, надо, ведь за это тюрьма. И стал рассказывать, как за эти бумажки дядю Колю арестовали.

– А он что?

– Он – ничего... Бумажку спрятал и молчит, слушает. А потом стал спрашивать, как дело было. Я сказал. Он опять молчит. Налил чаю, нарезал хлеб и давай чего-то между книгами копаться. Тут, говорит, у меня сахар был. И верно, кусок сахару у него. Только не между книгами, а под столом...

– А шарик? – нетерпеливо перебивает опять Динка.

– Вот тут и шарик он вытащил из-под книг да как вдарит им по сахару! Я даже подскочил. Разобьете, говорю, такую драгоценную вещь... Я уже его разглядел тогда... Ну, сели чай пить; стал он спрашивать, где я живу да кто у меня есть. И про тебя спросил. Ну, я сказал... И про дядю Колю опять сказал. Он, говорю, может, и сейчас еще в тюрьме... «А фамилию, спрашивает, знаешь?» Знаю, говорю: Пономаренко его фамилия. А он опять спрашивает: «Так кто он тебе был?» А я говорю: «Не знаю кто, чужой человек, а жалел меня, и я его век не забуду...» Ну, так поговорили, попили чаю по три чашки, съели его хлеб... Стал я уходить. Спасибо, говорю, до свиданья... А он все думает о чем-то, потом взял шарик и сует мне в руки. Возьми, говорит, для своей подружки!

– Для меня? – радуется Динка.

– Для тебя, конечно. Я даже покраснел весь – так обрадовался; только как взять – ведь он сахар им бьет! «Бери, бери, – говорит, – я сахар и чернильницей разобью, это мне неважно, чем: был бы сахар». И засмеялся. А я осмелел и опять про ту бумажку вспомнил. «Вы бы, – говорю, – ее к бублику привязали. Голодный человек бублик сроду не выбросит, а бумажку выбросит». Тут он давай смеяться: «А ну как этот самый рабочий мой бублик вместе с бумажкою съест!» – «Не съест, – говорю, – он домой детям понесет, а там вместе с товарищами и почитает». Ну, посмеялись так, а он и говорит: «Приходи запросто ко мне; что у меня есть, тем и поделюсь. Ты, я вижу, славный парнишка! Спасибо тебе, что бумажку подобрал и принес... И о бубликах я подумаю...» – Ленька замолчал и глубоко вздохнул.

– А где же случайный случай? – разочарованно спросила Динка.