Динка

— Ну, что это за монашенка такая! — удивлялась сестра. — У тебя же есть что надеть! Столько тебе Олег надарил! Правда, многое ты своим шитьем перепортила…

— Лучше я испорчу, чем мне кто-то испортит.

— Так это совершенно одинаково по результатам, — засмеялась Марина. Конечно, самой приятней портить — не надо никого ругать, по крайней мере, весело добавила она.

Глава тридцать четвертая

ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ В ГОРОД

Сборы эти происходили в пятницу вечером, а утром в тот же день, сидя на утесе, Динка очень волновалась:

— Завтра суббота. Но как же я поеду — ведь мама тоже едет с утра!

— А я выйду на пристань да погляжу. Как она проедет, так и мы следующим пароходом, — успокаивал ее Ленька.

— Да как же ты поглядишь — ты ведь мою маму не знаешь совсем!

— Как — не знаю! Я всех твоих уже знаю, — усмехнулся Ленька.

— Да откуда же? — удивлялась Динка.

— Ну, как откуда… Забегу, повешу флажок и загляну за забор, а то и вечером иногда — заскучаю и подойду к твоей даче… Я один раз почти у самой калитки стоял, как раз вы мать встречали. Вот эта Алина твоя была и другая… как ее, Мышка, что ли?

— Мышка! — радостно подтверждает Динка; ей приятно, Что Ленька видел всех, кого она любит. — Мышка, Мышка!

— Ну вот! И ты тут была, все к матери жалась, а потом и тетка твоя вышла…

— Катя! — подсказывает Динка и тихо опрашивает: — А где же ты стоял, Лень?

— Да там… за уголком… Постоял да пошел… Вы — в дом, а я — на баржу: боялся, как бы хозяин не приехал… — задумчиво вспоминает Ленька.

— А вдруг он как-нибудь днем приедет? — беспокоится Динка.

— Нет, днем он не приезжает. Либо утром, либо уж вечером. Да теперь уж скоро. Целая неделя прошла… Я все вымыл, вычистил на барже, только вот крупы маленько подъел. Вроде немного брал, а заметно…

— Побьет он тебя? — шепотом спрашивает Динка.

— Может, и побьет… Ну, да ведь в последний раз. Динка испуганно цепляется за его руку:

— Я не хочу, Лень… я не хочу и последнего раза…

— Ну, не будет он, не будет… Что ты какая жалостливая, — ласково утешает ее Ленька и, чтоб переменить разговор, вспоминает, как он жил у птичницы, как ходил далеко-далеко в лес, каких видел там птиц и зайчишку один раз поймал, серого, пушистого. Поймал да выпустил. — Плачут ведь зайцы, как дети маленькие. Я и побоялся обидеть его… А еще я один раз лису видел… рассказывает Ленька. Но девочка не слушает его и думает о другом.

— А добрая была птичница? — спрашивает она.

— Птичница-то? Нет. Конечно, она не била меня и есть давала… Но только пустое сердце у нее!

— А вот у того, что тебя читать учил, тоже пустое сердце? — с интересом опрашивает Динка.

— Ну нет… что ты… Тот настоящий человек, все он понимал. Шел бы я за ним, куда он захочет! Только нет его… Настрадался я тогда об нем… И не встречал таких больше…

Ленька еще долго рассказывает о своей жизни, потом начинает рассказывать Динка.

— У нас все хорошие, одна я плохая… — говорит она.

— Чем же это ты плохая? — Да многим… Не слушаюсь никого…

— Что же ты не слушаешься? Мать любишь, а не слушаешься? — серьезно спрашивает Ленька.

— А как же мне быть? Если бы я слушалась, то мне бы надо дома сидеть и никуда носа не высовывать… Мама очень добрая, но если бы она увидела меня на этом утесе да еще на этой доске… — Динка махнула рукой и засмеялась. — Для нее же это прямо неописуемая доска!

Ленька помрачнел:

— Я сделаю… Я уже надумал, как сделать. Я чегой-то и сам стал бояться… прямо поджилки у меня трясутся — ну-к упадешь ты!

— Да не упаду! Я уж привыкла. А если упаду, ты никому не говори, что мы вместе были. Прямо беги тогда скорей на биржу, а то еще придерутся к тебе…

— «Беги»! Да что я, не человек, что ли? И какая мне жизнь после этого так и будешь ты у меня перед глазами стоять… Нет, уж тогда некуда мне бежать, — вконец расстроился Ленька.

— Да не упаду, не упаду, не бойся! — опять засмеялась Динка.

— Я сделаю… вон гляди, как я сделаю. — Ленька вынул карандаш и начал что-то рисовать на камне. — На каждом краю по два столбика вкопаю, и на них тугие крючки сделаю, и перекладины пристегивать буду к ним. А между тех столбов доску положу и тоже на крючки ее пристегну к столбам, поняла?

— Ничего не поняла! — весело сказала Динка.

— Ну, поняла не поняла, а переходить будешь, как барыня! — довольный собой, ответил Ленька.

— И без тебя буду переходить? — поинтересовалась Динка. — Ну, если, например, ты в городе будешь, а я захочу сюда прийти, перейду я?

— Сроду не перейдешь! Слышь, Макака! Чтоб этого у тебя и в мыслях не было! — испугался Ленька. — Не велю я тебе одной, понятно? Чтоб ни в каком разе! Клянись мне сейчас на этом же СВМАМОМ месте!

— Да я и доску не перекину, что ты!

— Доску ты, может, и перекинешь — высохла она, легонькая стала, да и нешироко тут, но все это ни к чему… Не хочу я, чтоб ты одна шла… Клянись и все тут!

— Клянусь своим честным именем и гробом… — быстро начала Динка.

Но Ленька остановил ее:

— Не так. Говори за мной: «Клянусь никогда и ни при каком разе не переходить одна на утес! Пускай, ежели нарушу эту клятву, хозяин исполосует Леньку до смерти…»