Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

Как случилось, что Пьер Лоти избрал свою Азяде не из этих женщин? Только они являются самыми подлинными и неподдельными образцами восточной красоты. После моего пребывания в Иране все девушки в Европе стали казаться мне лишенными женственности. Их взгляды казались мне грубыми, слова черствыми, а походка мужской.

Однако я сразу же признаюсь, что эта грубость, неизящность и черствость бросились мне в глаза не только в отношении европейских женщин. После возвращения из Ирана я находил всю архитектуру общества и образ жизни Европы топорными. Никогда мне не казалась такой глубокой пропасть между Востоком и Западом, как после двухлетнего пребывания в Тегеране. Всякий раз, когда я смотрю с одного края этой пропасти на другой, мне хочется рассказать, насколько напрасны все усилия восточных и азиатских народов, затраченные ради приобщения к западной культуре. Этот мой скептицизм в отношении иранского народа наталкивает меня на печальные мысли. Ведь этот народ, хотя он состарился и выдохся, не может да и не хочет оторваться от многих этапов своей цивилизации. Он еще живет гордостью за эпохи Ахеманидов и Дариев. Вот как ответил самый великий персидский император Кир на требование Креза заключить с ним мир: «В твоей стране собирается толпа болтунов и с утра до вечера занимается праздными разговорами. Как же моим людям вести с ними переговоры?» И этот император и последующие считали, что большинство греков – бедные рыбаки. На их демократический режим они смотрели свысока и с насмешкой. Интересно, сбили ли спесь с этих гордых персов после Марафона? Не думаю! Террасы Персеполиса, разрушенные Александром Македонским, все еще соперничают с мраморными колоннами Парфенона. Европейцы в глазах современного Ирана были тем же, чем греки в глазах персов тех времен. Цивилизация сегодняшней Европы продолжала цивилизацию Древней Греции, а персы разве изменились за сотни лет? Они жили настолько замкнуто, что даже не задумывались, существует ли какой-нибудь другой мир.

Наконец, простонародье, то и дело заставлявшее сотрудников посольства скрываться за плотно закрытыми дверьми, не понимало, какую силу еще до вчерашнего дня, а может быть, и по сегодняшний представляет собой Британская империя. Вероятно, не понимал этого и Мосаддык, выдворяя посла Англии из страны.

Но нельзя предполагать, что Иран состоит только из невежественной уличной толпы и исступленных фанатиков, вроде Мосаддыка. Правда, характер каждого народа определяется сословиями, составляющими большинство, и именно такими фанатиками, как Мосаддык. Чтобы лучше понять Иран и иранца, нужно немного поговорить о людях высшего класса. Ведь часто именно из их среды выходили главы государства и правительства.

Во Франции левые говорят: «Наша страна находится в руках двухсот семейств». А здесь указывают на две тысячи семей, господствующих в политической и экономической судьбе Ирана. Это в большинстве своем крупные землевладельцы, по европейскому понятию помещики. Они все еще живут древними феодальными порядками. Например, во владении одного находится сто сел. Но его богатство этим еще не измеряется. Оно выражается количеством людей, живущих и работающих в его поместьях. Говорят: такой-то ага владеет двадцатью тысячами, такая-то госпожа – сорока тысячами душ. Все их богатство держится на труде этих тысяч подвластных им людей. Даже политическое влияние и большинство голосов на всеобщих выборах своим господам обеспечивают эти полунаемники. Во время революций восставшие боятся, как бы эти подвластные не встали на защиту своих господ. Например, политика господина Мосаддыка держалась на верности этих масс больше, чем на любви уличной толпы и на его авторитете депутата.

Реза Пехлеви, ликвидировавший Каджарскую династию, касту ахундов и такие религиозные учреждения, как вакуфы, боялся тронуть только эти твердыни феодализма. Даже он не мог принять жестоких мер против племен кашкайцев. Эти племена следует рассматривать как самые неприступные твердыни. Кашкайцы происходят от тюрок, и язык у них тюркский; подобно нашим древним предкам, они всегда вооружены, имеют свои обычаи и традиции, живут то на горных пастбищах, то на зимовках. Весьма сомнительна верность их вождей короне и трону. Стоит им подвергнуться малейшему принуждению, как они сейчас же бесстрашно покушаются на корону и на трон.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное