Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

После провала этой дипломатической демонстрации и даже после траура по великому Масарику и аншлюссу Австрии Бенеш продолжал бесперспективные демонстрации дружбы между союзниками. Именно с этой целью был приглашен в Прагу министр иностранных дел Франции Ивон Дельбос в тот самый момент, когда бушевало пламя судетского кризиса. Ни одного дня не проходило без инцидента. Всюду стоял вой и визг. Судетские немцы буйствовали. Их депутаты в парламенте, журналисты в газетах, ораторы на многочисленных митингах во всю глотку требовали «административной независимости».

За всем этим чувствовалась не только «дирижерская палочка» Гитлера, но был ясно слышен его голос под аккомпанемент оркестра. Этот голос, напоминавший шум, возникающий при разрывании батистовых простыней на куски, нарушал покой «нейтралов» и безгрешников, постепенно повышаясь на верхних нотках. Стоило только щелкнуть рукояткой радиоприемника, и на вас выливался ушат брани, от которой перехватывало дыхание. В ушах звенели часто повторяющиеся слова: Дойчланд, национал-социалисмус и абер.

Теперь Гитлер к этим «лейтмотивам» добавил новый. К началу или концу каждого предложения теперь прибавлялось «герр Бенеш» или «дер Бенеш». Ясно было, что глава германского государства начал нападки непосредственно на личность президента Чехословакии. Это напоминало вызовы Ахиллеса Гектору во время Троянской войны или дуэли между князьями в средние века. Однако Бенеш делал вид, что не слышит вызова Гитлера. Он словно проглотил язык и уже помалкивал о военной мощи Чехословакии, о прочности созданной им системы безопасности; президент, мрачно задумавшись, уединялся с министром иностранных дел, чтобы найти «юридическую» форму решения злосчастной судетской проблемы, или вел неофициальные переговоры с депутатами немецкого меньшинства. Эти последние стали вести себя как представители иностранного государства, а Бенеш был склонен удовлетворить некоторые их требования. Однако эти требования каждый раз возрастали и уже выходили за рамки Судетской области, простираясь на исконные чешские земли. Обнаглев, судетские немцы пошли еще дальше. «И Прага наша, – говорили они, – потому что все дворцы, замки, памятники и мосты в этом городе построили наши предки». Наложить немецкий ярлык на Прагу, на прекрасную Прагу, которую чехи называют «Злата Прага!» Нет, это уж слишком, это последняя степень наглости! Не говоря уже о Бенеше, с этим не смог бы примириться даже самый уступчивый человек.

В это тревожное время в Прагу прибыл министр иностранных дел дружественной Франции. Какое впечатление могла произвести на него такая обстановка? Было неясно, даст ли ему двух-трехдневный визит возможность понять всю глубину опасности, надвигающейся на Чехословакию? О чем он беседовал с чешскими коллегами? Кроме трафаретных речей, мы ничего не слышали. По проницательный наблюдатель не мог не заметить в лице господина Ивона Дельбоса, в его настроении и поведении вялость и рассеянность. Трудно было не заметить, что он обеспокоен и даже осунулся от этих переговоров. Я беседовал с ним в течение пяти-десяти минут в холле Чернинского дворца и могу выразить его состояние только одним словом – «растерянность».

В просторном и многолюдном холле господин Дельбос, можно сказать, совсем потерял самообладание. От картезианской ясности ума, свойственной французам, не осталось и следа. Он не мигая смотрел пустыми глазами и, казалось, затруднялся выразить то, о чем думал. Со мной он без какого-либо надлежащего вступления говорил о «традиционной дружбе» между Турцией и Францией, но до конца не договорил. Я полагаю, что ему на ум пришла недружелюбная позиция Франции по вопросу о Хатае[59] и он хотел сгладить ее, но быстро свернул этот разговор, начатый следующим странным образом: «Вы, конечно, понимаете, что наше положение очень деликатное. Франция, будучи сторонницей возрождения исламской империи, вынуждена защищать чаяния арабского мира». Возможно, в это время мысли этого человека работали совершенно в другом направлении.

Чехословацкое правительство допустило большую ошибку, пригласив на этот вечер нескольких ведущих депутатов от Судетской области во главе с одним из лидеров немецкого меньшинства – доктором Франком, и министр иностранных дел Франции должен был дать аудиенцию этой делегации. Мне сейчас кажется, что это «событие» явилось первым шагом к мюнхенскому сговору.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное