Дирижер. Перстень чародея (СИ)

А мое сознание вертелось где-то в ничём. Казалось бы, ничто – это ноль, его не существует, его нельзя увидеть, нащупать, посчитать, зафиксировать. Но оно есть. Ничто – это когда «есть» отсутствует, освобождая своим исчезновением место под ничего. Это как смысл жизни. Он есть и его одновременно нет.

Я тоже жил без осознания смысла. То есть вообще не задумывался об этом смысле. Зачем? Ну есть он у кого-то и пусть есть. У меня было лихое, занятое ребяческой непосредственностью детство, когда не хотелось думать, а хотелось действовать. Когда в юности обучался на музыканта, подумывал, что смысл жизни – в нахождении собой места в ней, поиск себя. Когда родилась старшая дочь – смысл стал, конечно, упираться в детей, в родительском дарении им счастья и любви да и продолжается так до сих пор. Спустя какое-то время после рождения Аришки, когда мы с супругой вывезли ее в коляске на прогулку в парк, я посмотрел вокруг и увидел много радостных, беззаботных, отдыхающих взрослых, ребятишек, пожилых, молодых. И тогда подумал, и думаю до сих пор, что смысл жизни – это слишком высокопарно сказано. Зачем такой до простоты наисерьезнейшей штуке, как жизнь, придавать смысл? Если искать в жизни смысл, она становится бессмысленной. Если гнаться за смыслом, важностью, необходимостью вещи, события, то вокруг больше ничего не замечаешь – вся твоя деятельность будет нацелена лишь на добычу желаемого, зациклена на одной цели достижения. А всё остальное, что рядом, не имеет значения? Даже ярко-красный воздушный шарик, который держит на веревочке улыбающаяся девочка в своих маленьких ручках, на фоне безоблачного пронзительного светлого летнего неба достоин внимания даже самого озабоченного бизнесмена. Ради простых мгновений, любых, что приносят нам спокойствие и умиротворение, ради улыбок дорогих нам, любимых людей, которые попали под чары этой простой секунды обычного счастья, стоит жить. Просто жить. Дышать, бегать, смеяться, есть любимое мороженое, смотреть любимый фильм, отправляться в путешествие… Порой в куче опавших осенних листьев, которые метлой сгреб в одну кучу на край тротуара дворник, нет смысла. Но как много радости они принесут маленькому ребенку, который несмотря на запреты мамы не трогать руками пыльные грязно-золотые парусники, сорвавшиеся с деревьев в сентябре, возьмет их в охапку, подкинет над головой и будет танцевать под вальсирующим листопадом.

Нет смысла. Есть жизнь.

Глава 14

…А еще тошнота, чувство опустошенности и ощущение, что все твои органы куда-то делись, и вообще ты чудовище Франкенштейна, выполненное из частей тела разных людей.

Примерно такое, даже хуже, состояние возникло у меня в первые секунды, когда я очнулся после казавшейся долгой коматозной спячки, и сглотнул, смачивая вязкой слюной сухое горло.

Пока настраивал свои сенсоры на принятие сигналов от внешнего мира, подключал мозг, который, правда, разгонялся со скоростью улитки, счастливо осознал, что жив. Это не могло не радовать, удивлять, поражать и страшить одновременно. Как так? Я какой-то особенный пришелец со Стороны? За что меня так хранит Изнанка? Я какой-то сверхультраизбранный?

Четыре вопроса подряд перегрузили мозг, и он на недолгое время вылетел словно сетевой переходник, к которому подключили все электронные приборы, что были в квартире. Даже головой помотать нельзя, смахивая поток мыслей, нещадно толкущихся в едва ожившем мозге и лезущих на плечи друг другу – тут же подурнеет. Продолжая навязчиво культивировать безграничные страх и облегчение, оттого что вышел из всей случившейся передряги живым, я еще пару раз сморгнул и посмотрел перед собой, взвешивая поступающую информацию и по окружающей атмосфере пытаясь догадаться, где я. Но место было незнакомым.

Какая-то комната. Нежные персиковые, пастельных оттенков стены, погруженные в начинающиеся сумерки, зашторенные окна. Кровать, на которой лежал, оказалась мягкой и просторной, в ней было уютно.

Голова покоилась на несколько жесткой подушке. Чувствовалось, что наложили нетугую повязку. Я был укрыт теплым, но почти невесомым одеялом. Кажется, с меня сняли одежду. Не понимая, насколько пострадали руки и ноги, пошевелил ими под одеялом. Но совершив едва слабое движение, тут же скривился от боли. Тело будто нашпиговали не смазанными шарнирами, а стоило шевельнуться, внутренняя проржавевшая конструкция пришла в движение и стала нещадно рвать и тянуть мышцы.