Дитя волн

– Почему вы так дорожите своим платьем здесь, в морской глубине? – спросила Простая.

– Мне кажется, оно защищает меня от всего, пока мне непонятного.

Тогда одна из женщин, которая накануне уже набрасывалась на нее с упреками, закричала:

– Ей хорошо выделяться среди нас! Маленькая развратница! Поверьте мне, хотя на земле я была матерью семейства, сейчас, окажись моя дочь рядом, я без колебаний приказала бы ей: «Снимай платье немедленно!» И ты тоже снимай! – заорала она Незнакомке из Сены, тыкая, чтобы унизить ее (здесь, на глубине моря, это считалось страшным оскорблением). – Или же берегись, милочка!

И, потрясая в воде ножницами, она яростно бросила их к ногам девушки.

– Вам лучше уйти! – воскликнула Простая, возмущенная ее злобой.

Оставшись одна, Незнакомка спрятала свою боль, уплыв в дальние, тяжелые воды.

«Не это ли на земле называется завистью?» – подумала она. И, обнаружив, что на ее глаза навернулись крупные жемчужины, воскликнула:

– Нет! Никогда! Не могу, не хочу привыкать ко всему этому!

И она бежала из колонии. Попала в какие-то пустынные местности, плыла очень быстро – насколько позволял кусок свинца, тянувшийся за ногой.

«Какие страшные гримасы жизни! – думала она. – Оставьте меня в покое. Оставьте меня наконец в покое! Почему вы хотите, чтобы я что-то делала для вас, ведь всей остальной жизни уже не существует!»

Когда последние рыбы-фонарики исчезли далеко позади и девушка осталась совершенно одна посреди глубокой ночи, она взяла черные ножницы, захваченные перед бегством, и перерезала веревку с грузом – тот стальной якорный канат, который держал ее в глубинах. «Надо окончательно умереть, – подумала она, поднимаясь к поверхности. – Совсем».

Во мраке морской ночи свечение ее тела сначала резко усилилось, а потом погасло. И тогда улыбка блуждающей утопленницы вернулась на уста Незнакомки из Сены. И любимые рыбки девушки без колебаний последовали за ней, я хочу сказать, последовали ее примеру – умереть от перемены давления, поднимаясь все выше и выше из глубины.

Хромые на небесах

Тени бывших обитателей Земли собрались на небесных просторах. Они ходили по воздуху, как некогда по земной тверди.

И тот, кто прежде был доисторическим человеком, сказал себе: «Все, что нам нужно, – это хорошая, просторная, надежно защищенная пещера и несколько камней, чтобы высекать огонь. Но как тут убого! Вокруг ничего твердого, одни лишь призраки да пустота».

А отец семейства, живший уже в наши дни, осторожно всовывал то, что считал ключом, в воображаемую замочную скважину, а потом делал вид, что заботливо закрывает за собой дверь.

«Ну, вот я и дома, – думал он. – Еще один день прошел. Сейчас поужинаю – и на боковую».

Наутро ему представлялось, что за ночь у него выросла борода, и он долго намыливал щетину кисточкой тумана.

Да, все это – дома, пещеры, двери и даже физиономии крупных буржуа, прежде красноватые, – стало теперь серыми тенями, наделенными воспоминаниями, карикатурой на свой прежний облик, фантомами людей, городов, рек, континентов, ведь здесь, наверху, можно было обнаружить настоящую небесную Европу, с Францией, всей целиком, с полуостровами Бретань и Котантен, которые никак не хотели расставаться, с Норвегией, не утратившей ни единого фьорда.

Все, что происходило на Земле, отражалось в этой части небес, пусть даже на какой-нибудь никому не известной улочке заменяли всего один булыжник в мостовой.

Здесь можно было видеть души экипажей всех времен – карет праздных королей, колясок рикш, грузовых автомобильчиков, омнибусов…

А те, кто в земной жизни не знал иного средства передвижения, кроме собственных ног, и на небесах ходили только пешком.

Одни еще не ведали об электричестве, другие предсказывали его скорое появление, третьи щелкали воображаемыми выключателями, и им казалось, что от этого становится светлее.

Время от времени голос, единственный, который можно было услышать в межзвездном пространстве, голос, звучавший неизвестно откуда, проникал каждому туда, где прежде было слуховое отверстие: «Никогда не забывайте, что вы всего лишь тени!»

Однако каждый проникался смыслом этих слов только на какие-нибудь четыре-пять секунд, а потом все продолжалось по-прежнему, словно никто ничего не говорил. Тени вновь поддавались самообману, веря в подлинность всего, что они делали.

Ни словечка, ни даже шепота.

Впрочем, душа настолько прозрачна, что для начала разговора достаточно встать лицом к лицу к «собеседнику», если так можно выразиться.

Можно было с изумлением увидеть мать, стоящую перед своим малолетним сыном, – на лице ее было написано: «Осторожно! Ты можешь упасть и убиться!» – будто малыш и впрямь подвергался опасности.

А потом она же сообщала соседке: «Вчера он вернулся из коллежа с разбитыми коленками».

У всех был застывший, неизменный облик, никто не старел, но это не мешало родителям спрашивать детей, кем они станут, когда вырастут, подмечать, как те выросли за последнее время – действительно выросли и стали настоящими помощниками, это радует… Но когда молодые люди целовались, то делали это с полнейшим безразличием.