4 февраля, на свой день рождения – ему исполнилось 28 лет – Бонхёффер получил множество писем от родных и друзей, но все затмило блестяще остроумное письмо Хильдебрандта. То была пародия, выполненная архаизированным языком эпохи Лютера, что было вполне уместно, поскольку средоточием Kirchenkampf стало наследие Лютера. Эксцентричный юмор и словесная игра, веселые шутки для посвященных сочетались с серьезными, но столь же уморительными замечаниями насчет продолжающейся церковной борьбы и насчет богословских оппонентов. Среди шуток для посвященных мы находим упоминание о фотографии голенького двухлетнего Дитриха в ванне, которую Паула Бонхёффер имела неосторожность показать неисправимому насмешнику, другая шутка затрагивает Берту Шульце, берлинскую студентку, ученицу Бонхёффера – Паула предлагала оплачивать ей пребывание в Лондоне в качестве секретаря и экономки ее сына, однако из-за того, что Хильдебрандт обозначил как «намерения» в отношении Дитриха, Берте пришлось искать другую работу. Вероятно, девушка не догадывалась, что Бонхёффер еще не завершил отношения с Элизабет Цинн, которой он продолжал еженедельно посылать свои проповеди. Жизнерадостное послание Хильдебрандта свидетельствует о том, сколько истинного и чистого веселья было в этой дружбе, в постоянном взаимном подначивании и непрестанных спорах, в которых двое молодых людей прожили три прекрасных месяца в лондонском доме пастора.
В свой день рождения, как и в каждое воскресенье, Бонхёффер прочел две проповеди, но вечером к нему пришли друзья, а родные собрались в полном составе на Вангенхаймштрассе, 14, и оттуда звонили ему с поздравлениями. Среди прочих он получил в тот день и письмо от отца со словами, которых старший Бонхёффер никогда раньше не говорил сыну:
Дорогой Дитрих,
В ту пору, когда ты решил изучать богословие, я думал порой, что обидно посвящать твои способности простой, не слишком-то насыщенной событиями жизни пастора, как у моего дяди в Швабии… Но что касается простоты и бессобытийности, тут я сильно ошибался. Мне, привыкшему жить в мире науки, не представлялась вероятность подобного кризиса в церковной сфере. Но в этом, как и во многом другом, мы, старшее поколение, были неправы, мы верили в прочность так называемых общепринятых понятий, взглядов и всего прочего… По крайней мере одно преимущество в твоей профессии есть – как и в моей: ты живешь в постоянном общении с людьми и можешь что-то сделать для них, причем даже более важное, чем они могли бы получить от медицины. Из этого у тебя ничего не отнимется, пусть даже сама организация, в которую ты попал, оказалась отнюдь не такой, как хотелось бы262.
Епископ Геккель в Лондоне
На следующий после дня рождения день Бонхёффер вместе с другими лондонскими пасторами обсуждал предстоящий визит Геккеля. Они составили меморандум с перечислением своих претензий к имперской Церкви и собирались использовать этот документ на встрече. В меморандуме был затронут вопрос насилия рейхсцеркви по отношению к оппонентам и был выражен протест против подчинения церкви Мюллеру, который со всей очевидностью разделял самые возмутительные положения «немецких христиан». Документ также провозглашал, что Арийский параграф «противоречит ясно выраженному смыслу Писания, угрожает чистоте евангельской проповеди и тому самому исповеданию, к которому на словах присоединяются «немецкие христиане». Выражение «немецкие христиане» авторы меморандума заключают в кавычки, демонстрируя тем самым его неприемлемость: выражение это было вдвойне оскорбительно, поскольку «немецкие христиане», с одной стороны, причисляли себя к христианам, коими с точки зрения серьезного богословия отнюдь не являлись, а с другой стороны, отказывали всем неприсоединившимся в праве считаться немцами. Заканчивался меморандум протестом против грубости Мюллера по отношению к оппонентам: