Главное для фюрера было удержать армейских генералов от выступления против него, а они, как он понимал, более всего страшились, как бы SA не заняли место армии. Эрнст Рём мечтал именно об этом: о новой нацистской армии, которую он возглавит, и как мог Гитлер отказать в этом сподвижнику, сражавшемуся за него с первых дней, с тех пор, как зародилось нацистское движение? Но для Гитлера не было ничего важнее Гитлера, и раз старый друг Рём навлек на себя немилость генералов и тем самым поставил под угрозу будущее самого фюрера, значит, от Рёма пора избавляться. А чтобы охладить монархистский пыл генералов, Гитлер заключил с ними сделку: он обещал обуздать Рёма и не допустить перехода военной власти к штурмовым отрядам. Не затем он создавал Третий рейх, чтобы позволить бычьешеему извращенцу Рёму все испортить!
Итак, 29 июня началась резня, прославившаяся под названием «ночь длинных ножей»: чудовищное кровопролитие по всей Германии, сотни людей были убиты врасплох, кого-то вытащили из постели и пристрелили прямо в спальне, кого-то ставили к стенке расстрельные команды, иные перешли в вечность из-за рабочего стола; жен убивали вместе с мужьями, расправлялись и с давними врагами, мстя за неудавшийся путч 1923 года – одного из таких врагов зарубили топорами. Ночь насилия была предвестием грядущих ужасов. В кровавой бане погибло и двое армейских генералов, фон Шляйхер и фон Бредов.
Что же касается Эрнста Рёма, его разбудили в гостиничном номере, разъяренный Гитлер лично обругал его, поливая площадной бранью. Рёма отвели в тюремную камеру в Мюнхене и там с намеком предложили ему заряженный револьвер. Как выяснилось, любовь Рёма к насилию не простиралась вплоть до самоубийства, так что пришлось двум штурмовикам самим разделаться с только что низложенным начальником.
Когда все завершилось, Гитлер заявил, будто Рём готовил путч и лишь волей Провидения удалось избежать худшего. Он сообщил о расстреле 61 заговорщика, а еще тринадцать погибли, «оказав сопротивление при аресте»275. Донаньи говорил Бонхёфферу, что Министерство юстиции насчитало 207 человек, затравленных и убитых, а в более поздние годы назывались и более значительные цифры жертв – 400 и даже 1000. Список был достаточно длинным, в него внесли всех былых противников Гитлера, Геринга и Гиммлера – представилась возможность истребить из списка живых всех предателей-подлецов. Намного больше людей угодило в застенки. Гитлер, как обычно, твердил, будто его вынудили к столь решительным мерам, будто уже начал осуществляться заговор, готовилось покушение на его жизнь, и эти убийства служили интересам немецкого народа, ради которого любая жертва невелика!
13 июля Гитлер выступил с речью перед рейхстагом.
Если кто-то укоряет меня и задается вопросом, отчего же я не следовал обычным судебным путем, то единственное, что я могу сказать в свое оправдание, будет следующее: в сей час я несу ответственность за судьбу немецкого народа и потому становлюсь верховным судьей немецкого народа… И пусть каждый знает на будущее на все времена: кто поднимет руку на Государство, того ждет неминуемая смерть276.
«Ночь длинных ножей» и это выступление Гитлера напугали большинство немцев. Ученица Бонхёффера Инге Кардинг вспоминала о настроении, распространившемся в стране после этих событий: «Цепенящий страх, словно проникающий повсюду скверный запах»277.
Что касается генералов, они тоже оказались в затруднительном положении, в заложниках у Гитлера. Справедливости ради надо сказать, что генералы не могли предвидеть, в какой форме Гитлер осуществит обещание не позволить Рёму захватить власть над армией. Подобного насилия и резни, конечно, никто не ожидал. Однако на том было покончено с мечтой о реставрации династии Гогенцоллернов. Пусть с помощью широкомасштабного насилия и откровенного беззакония, но Гитлер свою часть сделки выполнил, и теперь надоевшая ему марионетка Гинденбург могла покинуть сей мир, когда пробьет час – и чем раньше, тем лучше, поскольку теперь уже ясно было, кто займет его место.