Дитте – дитя человеческое

Бабушку Дитте всегда находила в постели, — старуха не хотела больше вставать. «Зачем мне подниматься и ковылять тут одной без тебя? Если я не встаю с постели, меня нет-нет да и вспомнит какая-нибудь добрая душа, зайдет ко мне, принесет кусочек чего-нибудь, да приберет немножко вокруг. Ох, да! Самое лучшее — умереть бы поскорее: лишняя я на свете!» — жаловалась старуха. Но все-таки вставала и ставила кипятить воду для кофе, а Дитте прибирала постель и комнату, находившуюся в страшном беспорядке. Потом они приятно проводили вместе время в разговорах.

Когда Дитте пора было возвращаться домой, старуха начинала плакать. Остановившись за углом дома, держась за столб, Дитте слушала ее причитания. Девочка всячески старалась взять себя в руки. Ведь она должна, должна вернуться домой, и если теперь сразу оторваться от столба, кинуться по дороге и бежать, бежать опрометью, пока она не перестанет слышать плач бабушки, — то… Но тут сердце у нее начинало так щемить, что она, сама не зная, как это случилось, уже стояла опять возле бабушки и обнимала ее.

— Я могу побыть у тебя еще до завтра!

— Ты не обманываешь меня, дитятко? — робко спрашивала старуха. — А то ведь с Сэрине шутки плохи!.. Да, да, — прибавляла она, немного погодя, — побудь со мною до завтра. Бог тебя не оставит за твое доброе сердце. Мы с тобой ведь не часто видимся.

И на следующий день расстаться оказывалось не легче. У Марен сил не хватало отпустить девочку. У старухи столько накопилось на сердце, столько надо было еще рассказать, стольким поделиться! И что такое, в самом деле, один лишний день после целых месяцев горького одиночества?

Дитте серьезно выслушивала старуху, — теперь девочка понимала, что такое горе и тоска.

— Ты стала там совсем другою, — говорила старуха, — я это замечаю по тому, как ты слушаешь. Только бы поскорее наступило время, когда ты сможешь пойти в прислуги.

Но скоро их счастью наступал конец. Ларс Петер заезжал за девочкой.

— Ну, пора тебе и домой, — говорил он, усаживая ее. — Малыши плачут.

— Да, тебя-то нечего бояться, — говорила старуха Марен, — но Сэрине не мешало бы получше обращаться с девочкой.

— Я думаю, теперь будет лучше. А уж малыши-то как ее любят! Она для них настоящая «мамочка Дитте».

Да, да, малыши! Сердце у Дитте таяло при мысли о них. Они умели привязать ее к себе и, хотя и требовали от нее самоотверженных забот и хлопот, все же завоевали ее сердце!

— Как поживает Поуль? — поторопилась на этот раз спросить Дитте, едва они перевалили через дюны и бабушкина хижина скрылась из виду.

— Ты знаешь, он часто плачет, когда тебя нет дома, — тихо ответил отец.

Дитте знала это. У него резались зубки, десны вспухли и горели, щечки пылали от лихорадки, и он все просился на руки. Малыш цеплялся за юбку матери, она отталкивала его, он падал и ушибался. Кто же брал его на руки, кто утешал? В любвеобильном сердце девочки поднималось раскаяние. Она оставила малыша! И Дитте затихла в нетерпеливой тоске — поскорее бы опять посадить его к себе на колени! У нее ломило поясницу, когда она долго таскала его на руках, и учитель выговаривал ей за то, что она не умеет держаться прямо.

— Сама виновата, — говорила ей мать. — Зачем поднимаешь такого большого мальчишку? Он сам отлично может бегать.

— Но ведь он плачет, ему больно! — Дитте по себе слишком хорошо знала, как тянет ребенка прижаться к живому, бьющемуся сердцу. Она сама все еще испытывала эту потребность, тем более, что ее мать не чувствовала никакой радости, когда носила ее под сердцем.

Сэрине была зла, когда Ларс Петер привез Дитте, и несколько дней даже не смотрела на нее. Наконец любопытство одолело ее.

— Ну, как поживает старуха? Не хуже ей? — спросила она.

Дитте, думая, что мать спрашивает из сочувствия, подробно рассказала, как бедствует бабушка.

— Совсем не встает больше с постели, ест, только когда к ней заглянет кто-нибудь и принесет еду.

— Ну, стало быть, не долго протянет, — решила Сэрине.

Дитте расплакалась, и мать начала бранить ее.

— Глупая девчонка! Есть из-за чего плакать! Старики ведь не могут жить вечно и быть обузой для других. А когда бабушка помрет, у нас будет новый дом.

— Нет, бабушка сказала, что деньги от продажи ее хижины надо поделить поровну. А другие… — Дитте вдруг запнулась.

— Какие другие? — Сэрине наклонилась к ней, ноздри у нее раздулись.

Но Дитте крепко сжала губы. Бабушка строго-настрого наказала ей не проговориться об этом никому даже намеком, а она вот и проболталась!..

— Глупая девчонка! Думаешь, я не знаю, что ты говоришь про двести далеров, которые выплачены за тебя? Как же насчет их?

Дитте недоверчиво посмотрела на мать и прошептала:

— Они пойдут мне.

— Так лучше бы старуха отдала их нам на сохранение, чем самой дрожать над ними, — буркнула Сэрине.

Дитте вздрогнула. Ведь этого-то как раз бабушка и боялась — что Сэрине доберется до денег.

— Бабушка их хорошо припрятала, — сказала она.

— Вот как? Куда же? В перину, конечно!

— Нет, нет! — уверяла Дитте, энергично мотая головой. Но сразу ясно стало, где именно были спрятаны деньги.