Для кого цветет лори

Она смотрела на его склоненную голову, на влажные черные волосы. На простую темную одежду, на его запястье, где краснел ожог. Ран пах пеплом, ветром и чем-то особенным, мужским, тем, что всегда заставляло женщин оглядываться на него.

Смотрела, как он целует ее, и не могла не признать, что эта картина почти самое возбуждающее из всего, что она видела. В Лавьере было слишком много этой мужской силы, чувственной и жестокой, страстной и дикой, и она вновь откликнулась на нее, вновь подчинилась и застонала его имя, вновь отдалась, не в силах сопротивляться.

Наслаждение подкатывало волнами, закручивалось тугим жгутом внизу живота, растекалось по телу. И ей было мало… Хотелось еще, еще, еще, и она цеплялась за ткань кресла, чтобы не застонать его имя.

Он поднял раяну на руки, перенес на кровать. Застыл, жадно всматриваясь в ее лицо, но что он там искал, Оникс не знала. Стянул через голову рубашку, расстегнул штаны, не отводя от нее взгляда. От одного лишь этого взгляда ей хотелось застонать и раздвинуть ноги, так много в нем было порочной силы. На этот раз вторжение было неторопливым, мучительно, сладостно медленным, хотя она видела, как он сдерживается, как выступают вены на шее, а дыхание срывается. Аид жадно глотал воздух, нависая над ней, не сводя глаз с ее лица и погружаясь дразняще чувственно. Оникс хотелось выгнуться, лишь бы скорее почувствовать его в себе, но он не позволял, держал за бедра. Лори был открыт полностью, его чарующий аромат окутывал обоих, обволакивал и дразнил.

Ран вошел в ее тело, опустил голову, целуя шею, и задвигался, уже не в силах медлить. А ведь он не собирался идти к ней… Хотел. Хотел до дрожи, но не шел. Слишком устал от бесплотной надежды что-то увидеть в синих глазах Оникс. Он всегда хотел ее до безумия, и эта тьма вела его каждый раз, заставляя брать, заставляя присваивать. Взгляд цеплялся за клеймо на плече Оникс, и горькая сладость разливалась внутри, доводя до исступления.

И все же пришел… Не смог остановиться.

Оникс обхватила его ногами, комкая в пальцах покрывало, глядя ему в глаза. И снова это биение сердец – в унисон, в ритме глубоких толчков, что соединяли их. В ритме наслаждения, что нарастало штормом. Он смотрел на ее губы, на грудь, на шею, на рассыпавшиеся по черному меху покрывала волосы. В синие глаза, что при неровном свете камина казались темными. И понимал, что уже не сможет без нее. Что сделала с ним маленькая раяна, каким арканом привязала?

Как упоителен запах лори…

Он двигался, хмелея от чувств, от наслаждения, от дурмана. От понимания, что она значит для него. Без слов, потому что слова все портили. Их тела двигались так слаженно, так гармонично, здесь не нужны были слова. Лишь движения. И когда Оникс потянулась, провела языком по его коже, Ран не сдержался, застонал. Еще… Он почти готов был умолять о ласке. Не знал, почему она вдруг решила ему что-то подарить, и не хотел спрашивать. Но Оникс отвечала ему. Сама, без принуждения, без угроз. Целовала его тело, гладила спину. И он вздрагивал от каждого прикосновения, понимая, что сейчас разорвется, что наслаждение уже скручивает тело, ударяет в живот, выбивает дыхание, выжигает разум. Не сдержаться, не остановить…

Перевернулся на спину, усаживая Оникс сверху, и она поймала ритм его бедер, склонилась к губам. И снова поцеловала. Требовательно, сильно, как целовал он, пленила его язык, лаская своим.

Удовольствие взорвалось в теле, снося все преграды, заставляя его рычать ей в губы, почти подыхая от остроты ощущений.

Каждый раз словно на грани смерти. Каждый раз он думает, что лучше, слаще, больнее не будет. И каждый раз убеждается, что не прав…

Ран прижал ее к себе, заключая в кольцо своих рук, не желая отпускать. Вот так, в этот момент, они были вместе. И он хотел продлить это ощущение хоть немного.

Оникс затихла, положила голову ему на грудь. Теплое дыхание на коже. Ее пальцы касаются ключицы. Его ладони на узкой женской спине. Два тела, соединенные в одно. Он смотрел на синий балдахин кровати и думал, что все, к чему он шел, бессмысленно. Столько лет, столько усилий. Все перестало иметь значение.

Нет, женщины не меняют мужчин. Они просто показывают им что-то неизведанное, заменяют инстинкты чувствами, они пробуждают в простом и понятном сложное и тайное, притягательное и запретное. Заставляют хотеть чего-то иного. Того, чего нельзя получить без них. Без нежного женского тела, без добровольной улыбки, без нежности. Они смеются над черно-белым мужским миром и выливают в него целые ведра красок, слишком ярких, слишком разных. И, показав все это многоцветие, говорят: сможешь теперь вернуться в свой серый мир и снова верить, что можно жить лишь в черно-белой палитре?

Сможешь? Живи.

Оникс вздохнула и приподнялась, заглядывая ему в лицо. Хотела что-то сказать. Или спросить. Они замерли, связанные тишиной и хрупким неназванным чувством. Но завыл на башне сигнальный рожок, разбив молчаливое понимание. И Лавьер перевернулся, разрывая объятия, торопливо подобрал свою одежду.

– Никуда не выходи. Поняла меня?