Для кого цветет лори

– Как интересно… Я учту, Светлейшая.

Оникс откинулась на покрывале, закинув руки за голову и чувствуя его взгляд.

* * *

Утром ее разбудила Риа.

– Госпожа, госпожа, просыпайтесь! Там такое!!!

– Что?

Оникс отвернулась, спать хотелось неимоверно. Даже подумала, а не послать ли прислужницу к демонам и снова завернуться в кокон покрывала. Но что-то в голосе Риа заставило приоткрыть один глаз.

– Что?

Прислужница указала дрожащей рукой на дверь, соединяющей спальню с гостиной.

– Ну что там?

Раяна сползла с кровати, прошлепала босыми ногами. И рассмеялась. В гостиной были платья. Разных цветов, украшенные кружевом и вышивкой, усыпанные камнями. Одиннадцать штук. На изготовление каждого такого платья мастеру иглы понадобился бы месяц. И Оникс не сомневалась, что все они идеально подойдут ей по размеру.

– А розы? – внутри поднималось что-то, от чего хотелось смеяться. – Должны быть красные розы!

Риа с круглыми глазами подала ей записку, и Оникс торопливо сломала печать с буквами. Такими же, как на ее плече…

«Цвета моего рода – синий и белый, Светлейшая».

– Там! – Риа ткнула пальцем в окно, похоже, слов у говорливой прислужницы не осталось.

Оникс подошла, дернула створку, распахнула, ступила на маленький балкончик. Зима еще не ушла, и мигом закоченели босые ноги. И показалось, что сад в снегу…

Но нет. В саду цвели розы. Синие и белые. Все синие и белые… Сотни или тысячи роз, живых и благоухающих, цвели под ее окном в мертвом саду. Оникс не выдержала и все-таки рассмеялась.

– Что это, госпожа? – Риа высунулась, с восторгом перевалилась через перила, рискуя вывалиться.

– Это приближение, – прошептала раяна.

Сладкое, восхитительное приближение.

Но ноет сердце, страшась нового удара…

* * *

Ран стоял в тени деревьев и смотрел, как она смеется.

Закутанная в покрывало, растрепанная, босая. И хохочущая. Счастливая.

Когда Оникс смеется, она становится совсем юной… Он видел ее разной. Но смеющейся? Вот такой – никогда. И он любовался ею – такой. Смотрел, не в силах даже отвести взгляда. Хмурился оттого, что она стояла босая на холодном камне. Мрачнел оттого, что его это настолько беспокоит. И чувствовал себя счастливым, понимая, что смог заставить ее смеяться. Это было странное чувство, непонятное, теплое, будоражащее.

Незнакомое ему.

Кажется, впервые за долгое время внутри не болело.

Глава 18

Новая весточка прилетела с птицей. Вернее, пришла. Прислужницы взвизгнули, увидев это чудо – важно заходящую в комнату птицу величиной с гуся, но покрытую такими яркими разноцветными перьями, что глазам было больно смотреть. Птица курлыкала, словно голубь, а потом застыла посреди комнаты и распустила хвост – сине-зеленый, с золотом на конце каждого перышка, с серебром у основания.

– Что это? – восхищенно захлопала Риа. – Смотрите! Там свиток!

Служанки кинулись птицу ловить, та бросилась убегать, кудахча, как обыкновенная курица. Оникс хохотала, глядя на этот балаган. Риа схватила птицу за хвост, сорвала свиток.

– Светлейшей.

Раяна провела пальцем по круглой печати – Р и Л.

«Надеюсь, Светлейшая окажет честь псу, разделив с ним ужин?»

Она закусила губу, пытаясь сдержать улыбку. Он просит? Он действительно ее просит? Ран Лавьер просит поужинать с ним? Не приказывает, не принуждает, а просит?

Невероятно.

– Риа, дай мне перо и чернила.

Подумала минуту. И написала несколько слов.

– Закрепи это на шее птицы и выпусти в парк!

* * *

– Долго это будет продолжаться? – поинтересовался Кристиан.

По парку носился перепуганный павлин, за которым гонялись стражи. Птица кудахтала и пыталась взлететь, хотя сроду этого не умела. Кухарки и служанки, свесившись из окон, хохотали, как ненормальные. Псы ругались так, что матери зажимали дворовым мальчишкам уши и краснели.

– Может, все-таки болт? – хмыкнул Кристиан, показав на свой арбалет. – Заодно узнаем, есть ли под этими перышками мясо.

– Нет, – отрезал Лавьер.

Кристиан не стал говорить другу, что тот сошел с ума. Это и так было очевидно. Сначала розы, теперь павлин… правда, убивал Лавьер по-прежнему слишком быстро, чтобы нашелся смельчак назвать его сумасшедшим.

Или влюбившимся.

Самому же Верховному, похоже, было наплевать, что о нем думают.

Он стоял, заложив за спину руки, и смотрел не на парк, где на деревьях уже проклевывались первые листочки, и не на обезумевшую птицу, а на балюстраду, где стояла раяна. Светлейшая улыбалась. И Кристиан должен был признать, что понимает Верховного. И, наверное, даже завидует.

Немного.

Было что-то такое в глазах Оникс, когда она смотрела на Рана Лавьера, что заставляло сжиматься сердца Сумеречных псов. Если у них все еще были сердца. Эти двое порой смотрели друга на друга с таким выражением, что становилось больно. Больно от невозможности получить то же самое. От дикого желания это получить.

– Одолжишь? – Ран потянулся к арбалету, обрывая размышления Кристиана.

– Ты решил все-таки пристрелить эту разноцветную курицу?