Длинные тени

— Истину не так уж трудно установить. Свидетелей, знающих о вашем прошлом, достаточно. Заводить с вами переписку я не собираюсь, но, если понадобится, ваш адрес мне известен. Вы можете сменить место жительства — город, страну, — исчезнуть на время — вам это ничего не даст. Мне известны фирмы, с которыми вы связаны, не забывайте об этом.

Почерневший Шлок приблизился к Береку, будто собираясь сказать ему что-то на ухо:

— Что же мне делать? Этот разговор нависает надо мной как занесенный над головой клинок. Если вы меня не пощадите, как я смогу смотреть в глаза моим детям?

— Напрасно ищете у меня сочувствия. Об этом надо было думать раньше. Только что вы все отрицали, а когда из этого ничего не вышло, взываете к жалости. Уходите, я не хочу больше вас видеть.

— Куда мне идти? — взмолился Шлок.

— Не прикидывайтесь невинной овечкой. Вы не ребенок. Наручников у меня нет, и, к сожалению, никто их вам не наденет.

— А завтра, что со мной будет завтра?

— Вы не успеете задремать, как Фушер поднимет вас с постели и скажет, что делать.

— Фу-шер? — удивленно произнес Шлок, будто впервые слышит это имя. — Вагнера, меня, Куриэла я догадываюсь, откуда вы могли знать, но Фушера? Его-то откуда знаете? Если вы этого захотите, я сумею от него отвертеться.

Упоминание имени Куриэла рядом с Вагнером и Шлоком возмутило Берека:

— Ничего я вам не скажу, и впредь имя Куриэла рядом с этой компанией не упоминайте.

Шлок почему-то вдруг осмелел:

— Собственно говоря, почему, герр Шлезингер, у вас так болит душа за Куриэла? Вы, наверное, не знаете, что никакой он не еврей, а самый настоящий немец.

Берек взволнованно воскликнул:

— Что из того, что вы еврей? Куриэл был замечательным человеком и свое доброе имя он до конца носил с честью. Довольно, Шлок! Уходите!

Шлок, шаркая ногами, направился к двери, но вдруг остановился, повернул голову и, не спуская глаз с Берека, спросил:

— Вы позволите мне сказать?

Шлок разоблачен, подумал Берек, но от него можно еще что-то узнать.

— Отвечайте только на мои вопросы. Вы можете привести доказательства, сколько бриллиантов присвоили Вагнер и Штангль?

— Нет.

— А Фушер?

— Думаю, что и он не сможет, иначе он бы не заставил меня поехать с ним сюда.

— Для чего, собственно, вы ему понадобились?

— Фушер рассчитывает, что с моей помощью ему удастся припереть Вагнера к стене.

— На чем строит Фушер свои расчеты?

— В той же каморке, где жил и работал Куриэл, до него находился другой ювелир. Он повесился. Сколько бриллиантов Штангль и Вагнер тогда присвоили — никто не знает.

— И об этом вы рассказали Фушеру?

— Да.

— Когда?

— Еще до того, как закончилась война.

— Нельзя ли подробнее?

— После восстания в Собиборе я возле железной дороги наткнулся на трех убитых немцев. Из документов, которые были при них, видно было, что им был предоставлен краткосрочный отпуск. Обмундирование одного из них оказалось мне впору, я переоделся и отправился к Луизе. Ее адрес я знал, так как не однажды Вагнер приказывал мне отсылать его письма к ней. В Альпах, куда я потом добрался, было немало дезертиров, и я выдавал себя за одного из них.

— И долго вы пробыли в Обзедорфе и Бад-Аусзее?

— Я же говорю вам, что выдавал себя за дезертира. Встреч с эсэсовцами, которые тянулись к озеру Топлиц, я всячески избегал. Они гонялись за каждым из нас. Так что мне, человеку вне закона, соваться в Обзедорф и думать было нечего. Вы мне не верите? Я говорю вам чистую правду. Но еще до того, как сбросил с себя солдатский мундир, я попал в плен к американцам, и на меня пало подозрение, что я переодетый эсэсовский офицер. Перед Фушером мне пришлось исповедоваться куда больше, чем перед вами.

— Со Штанглем и Вагнером Фушер устроил вам очную ставку?

— Да.

— И вы тогда при них все рассказали?

— Почти.

— Почему «почти»?

— Потому, что я все еще их опасался. Немало нацистов, совершивших тяжкие преступления, тогда отпустили на все четыре стороны, мне же еще долгое время пришлось сидеть за решеткой.

— Еще с кем из администрации лагеря Собибор у вас была очная ставка?

— Со вторым заместителем Штангля — Гансом-Гейнцем Шюттом. Американцы тогда уже знали о том, что Шютт еще до войны в одном из приказов был отмечен как лучший из двадцати двух командиров общих эсэсовских частей.

— Шютт еще жив?

— Сейчас — не знаю, но когда шел процесс в Хагене, я узнал из газет, что Ганс Шютт состоит советником городской общины и членом окружного совета у себя в Солтау.

— И часто вы оказывали Фушеру подобные услуги?

— Дважды. Первый раз я помог ему обнаружить следы бриллианта, который похитил начальник «небесной дороги» в Собиборе Курт Болендер. К тому времени бриллиант уже оказался в Лондоне. Фушер стал посредником при перепродаже этого бриллианта и заработал солидный куш.

— Бриллиант достался кому-либо из наследников его законных владельцев?

— Нет. Потому-то Фушер и считает, что, пока живы наследники — юридические хозяева драгоценностей, — нельзя быть уверенным ни в чем.

— Знает ли о вашем существовании кто-нибудь из бывших узников Собибора?