А вот зачем так зверски воевали бандиты за Педиатрическую академию, для меня осталось загадкой. То ли наркоту там в лабораториях варили на промышленной основе, то ли детей на органы разбирали, то ли еще что подобное. И я спрашивал знающих людей, зачем такие усилия и ресурсы были вброшены в пламя этой войны. Даже Путина подключали! Долго все мои собеседники пожимали в ответ плечами, пока одна умудренная многими знаниями дама-юрист не озвучила мне вполне логичную версию: в Педиатричку привозили сотни заболевших какими-то пустяковыми болячками ребятишек из детских домов. И их можно было без особого труда оформить как умерших. Никто бы не стал проверять эпикризы. А на самом деле — продать. И для усыновления, и на органы, и просто педофилам для утех. О таком варианте я даже подумать не мог! А ведь эта версия самая правдоподобная… Кстати, говорят, что сын Вонючки сегодня любовник Леши Миллера. Наследственное это у них…
568 Геннадий Селезнев — российский журналист, коммунист, председатель Государственной думы второго и третьего созывов.
569 Шпон из красного дерева.
570 Улица в Москве вблизи Кремля, бывший проспект Маркса, на котором располагалось здание Госплана, ныне в этом здании — Государственная дума Российской Федерации.
ВИТЕК МИЛАШКА
Д ело было в июне, когда на петербургских газонах уже опушились одуванчики, а ночной дождь свеж, как выпускница на «Алых парусах», и в лужах на асфальте отражается то ли рассвет, то ли закат — между ними совсем нет границы, только полчаса фиолетового неба. Мой собеседник был одет в светло-бежевый костюм и модные в те годы остроносые ботинки. Мы гуляли вокруг телебашни. У основания ее опор построили жутковатое здание с узенькими окнами-бойницами — там на втором этаже у меня была студия прямого эфира «Регионального телевидения», монтажка и офис. И даже что-то похожее на гримерку было. В этом закутке мы сначала сидели и пили чай, а потом решили подышать свежим воздухом и вышли во двор. Он приехал ко мне на разговор. Серьезный функционер и чиновник, простецкий и доброжелательный. Я накануне говорил в своей программе про питерский футбол: типа городские власти совершенно равнодушны к команде571, клуб из высшей лиги вот-вот скатится на фиг, и во всем виноваты жадные клубные начальники, которые даже символику не запатентовали: все сувениры делают левые производители, и клубу ничего не перепадает. И показал сюжет про торговлю клубной атрибутикой, как ее привозят из Китая, как продают в ларьках и с лотков. Вот мой старый товарищ и примчался вечером поговорить. Были такие времена в самом начале нулевых: функционеры хотели выглядеть в глазах болельщиков прилично. Удивительно, но факт — уже Путин был в Кремле, но прессу еще воспринимали всерьез, даже губернаторские выборы еще были… Да, сейчас трудно в это поверить!
Гуляли мы и неспешно беседовали. Знакомы мы были давно, очень давно. И как-то даже приятельствовали. Человек он был милый и скромный, такой типа рубаха-парень. Относился ко мне с симпатией:
—Вот ты единственный мой друг, кто про футбол не спрашивает! С тобой можно хоть пообщаться нормально!
—Да я просто не понимаю в этом твоем футболе ни хрена!
Вообще!
—Это потому, что мои предки были гладиаторы и на арене Колизея бились за право остаться в живых, а твои в это время на солнечном берегу морском тростиночкой формулы рисовали!
—Ну, может, и так.
Говорили мы открыто и свободно. Про спорт, про допинг, про политику и интриги в питерской власти. Про Путина. Он с ним был в хороших отношениях. Высоко ценил эту дружбу, и, когда заходила речь о президенте, в его голосе звучала уверенность и подобострастие:
—Ты не понимаешь, что Владимир Владимирович — это сильный рывок, это новые контуры мира вообще! Он надолго!
—Ну как так? Зачем? Он не удержится, ты же понимаешь, что он серый и унылый.
—Нет, это ты не понимаешь! Он очень сильный политик!
Ну, в общем, любил он его. И сейчас, наверное, любит. Он вообще такой традиционалист, по-собачьи преданный начальству. Но про Путина мне было неинтересно. Меня волновал вопрос о спорте: насколько вообще могут продвигаться достижения, разве человек не пришел к пределу своих возможностей? Мой товарищ отвечал прямо и честно:
—Давно подошел и перешел. Сейчас весь спорт во всем мире— это соревнование фармакологов. Знаешь, что изобретено? Да ты просто не поверишь: сейчас аптекари научились делать персональный допинг. С учетом генной картины. На уровне ДНК.
Никакие допинг-пробы не помогут вскрыть это, настолько тонкая работа! Все решают не спортсмены, а ресурсы: побеждает та страна, у которой биологические исследования лучше поставлены. И нам так далеко до США! Даже от Китая отстаем!