Дневная битва

Прошло время, звякнул полуденный колокольчик. Палата Теней звала, но Инэвера не встала. Она не пропустила ни дня работы с той секунды, как получила доступ, но правила не принуждали к посещению Палаты. Если ей захочется вырезать кости всю жизнь – ее право.

Наконец дверь Каземата отворилась, и вошла Кева. Остановилась на пороге.

– Довольно, девочка, ты отдала слезам должное. В Копье Пустыни слишком мало воды, чтобы лить ее день напролет. Найди свой центр. Тебя зовет Кеневах.

Инэвера глубоко вздохнула, потом еще раз, украдкой вытерла глаза рукавом. Поднялась на ноги и собралась, хотя в душе еще царил полный разлад.

Кеневах ждала в своем кабинете. От чайника шел пар, и Инэвера, повинуясь знаку, налила им обеим, после чего села напротив дамаджи’тинг.

– Ты не сказала, что твой брат служил Бадену, – проговорила старуха.

Инэвера беспомощно кивнула:

– Я думала, ты не позволишь мне видеть его ежегодно, если узнаешь.

Это равноценно признанию во лжи дамаджи’тинг, но Инэвера не нашла в себе сил подумать о последствиях.

– Скорее всего, я так бы и поступила, – буркнула Кеневах. – И может, благодаря этому он остался бы жив.

Инэвера взглянула, и она пожала плечами:

– Или нет. Кости многое говорят о будущем, но о прошлом молчат.

– «Прошлое ушло, и бессмысленно гнаться за ним», – процитировала Инэвера.

– Тогда почему ты проплакала целый день?

– Моя боль – могучий ветер, дамаджи’тинг. Под ветром гнется даже пальма, а распрямляется, лишь когда он проходит.

Кеневах подняла покрывало ровно настолько, чтобы сдуть пар с поверхности чая.

– Шарумы не гнутся.

Инэвера вскинула глаза:

– Что?

– Они не гнутся и не плачут, – повторила Кеневах. – Шарумы не могут позволить себе эту роскошь в Лабиринте, когда жизнь и смерть разделены на толщину волоска. Там, где мы склоняемся под ветром, шарумы принимают и игнорируют боль. Неподготовленным кажется, что результат одинаков, но это не так. Ураган может сломать даже самое гибкое дерево, существует предел и выносливости шарумов. Когда мука слишком сильна, они отдаются ее источнику в надежде умереть почетной смертью и без слова покорности.

– Кашив хотел такой смерти, – отозвалась Инэвера. – Они с братом были любовниками.

Кеневах пригубила чай.

– Шарумы запирают возлюбленных в Подземном городе, когда отправляются в Лабиринт. Пуш’тинги сражаются бок о бок друг с другом. Благодаря этому воюют умнее, но также острее переживают утрату. – Она посмотрела на Инэверу. – Но ты отказала ему в смерти. Как и отцу, хотя ее требовал Эведжах.

– Эведжах предоставил мне выбор, – возразила Инэвера, – и почему Кашива нужно избавить от тоски по Соли, а я останусь страдать?

Кеневах кивнула:

– В Красии стали слишком легко относиться к смерти. Частый, но незваный гость превратился в старого друга, которого встречают с распростертыми объятиями. Три века назад нас были миллионы, мы заполняли этот огромный город и все окрестности. Мы и тогда воевали между собой, но несколько жизней, отданных за украденные колодцы, были ничем для нас – многочисленных, как песчинки в пустыни. Сейчас же нас мало, как капель дождя, и важна каждая жизнь.

– Алагай… – начала Инэвера.

Кеневах пренебрежительно отмахнулась:

– Алагай уносят жизни, но кормит их наша глупость.

– Алагай’шарак, – уточнила Инэвера.

– Тысячелетия межплеменных усобиц не забываются с заходом солнца, что бы ни говорили андрах и шарум ка, – отозвалась Кеневах. – Они продажны, во всем отводят главную роль Каджи и всячески выбраковывают соперников. Шарум ка стар и по ночам сидит во дворце, оставляет Лабиринт без подобающего вождя, но мы все равно ночь за ночью гоним сильнейших мужей в мясорубку и теряем воинов быстрее, чем они рождаются. Дама’тинг делают все, дабы одарить младенцем каждую плодоносную утробу в Красии, но утроб не хватает, мужчин, настроенных на самоистребление, не догнать.

– Но как же быть? – спросила Инэвера.

Кеневах вздохнула:

– Я не знаю, можно ли что-нибудь сделать. Наше могущество имеет пределы. Вероятно, когда-нибудь ты унаследуешь мое покрывало лишь для того, чтобы засвидетельствовать конец нашего народа.

Инэвера покачала головой:

– Я не приму этого. Эверам нас испытывает. Он не позволит народу пасть.

– Он позволял это на протяжении трех столетий, – бросила Кеневах. – Эверам покровительствует не только сильным, но и хитрым. Возможно, он потерял терпение, видя одних глупцов.

Инэвера продолжала трудиться с хладнокровной точностью, но чем меньше оставалось работы, тем сильнее росло напряжение. Еще неделя – максимум, две, – и она подвергнется испытанию на право надеть покрывало. В четырнадцать лет. Станет самой молодой невестой за столетие.

В памяти возник образ Мелан с изделием, горящим на солнце. Ее крики. Запах горелого мяса и зловонный дым, разъедавший глаза. Даже сейчас, после многочисленных иссечений и, весьма вероятно, неоднократного применения Асави хора, кисть Мелан смахивала на лапу песчаного демона, оставалась обезображенной и в рубцах.

Не то же ли самое уготовано ей? Чутье подсказывало Инэвере, что нет, но даже пророчества Кеневах не давали гарантии.