Дневная битва

– Объясни, что у вас есть обычай прожить сговоренными год или что ты должен сочинить особую музыку, дабы благословить этот день. Или что не женишься, пока не выучишь красийский язык или до первого дня весны. Не важно, что ты скажешь, сын Джессума. Главное, чтобы позволил моему господину и девушкам сохранить лицо, а себе дал время убраться отсюда подальше.

Рожер и остальные вошли за Аббаном в огромный обеденный зал Джардира. В высокие окна лилось солнце, освещало помещение. Основную часть мраморного зала занимали длинные низкие столы, их окружали подушки, на которых, скрестив ноги, восседали сотни шарумов, элитные Копья Избавителя и личная охрана Дамаджи. Они держали щиты и копья под рукой и одновременно жадно поглощали хлеб и кускус, обгладывали шампуры с жареным мясом, все это подавали в расписной посуде мальчики, одетые лишь в белые бидо.

Рожер не выдавал чувств, шагал беспечно, как по цветущему лугу, но сердце его бешено стучало, когда он проходил мимо воинов. Бежать некуда, и никакая уловка – ни скрипка, ни дым – не скроет их от такой орды. Они либо уйдут с разрешения Джардира, либо не уйдут вовсе.

Аббан провел их меж воинами к лестнице, которая вела на возвышение, где сидели Дамаджи, сыновья и наследники Джардира и прочее духовенство. Пол устилал толстый ковер, на стене красовались роскошные гобелены. Люди расселись на шелковых подушках и чинно вкушали яства, что горой лежали на формованных серебряных блюдах, их подавали женщины, закутанные в черное с головы до пят.

Духовные особы с ненавистью смотрели, как жители Лощины проходят мимо и поднимаются уровнем выше. Рожер ступал по-прежнему легко и с безмятежным лицом, но в груди все сжалось, будто из легких медленно выдавливали воздух. Он знал, сколь искусно сражается духовенство, оно с голыми руками страшнее лесоруба с топором.

На следующем уровне, где места оказалось еще меньше, но все равно хватало с избытком для ковра и позолоченного мрамора, стоял личный стол Джардира. Подушки – в золоте, как и украшенные драгоценными камнями чаши, кувшины и блюда; прислуживали женщины самого Джардира, на многих были черные покрывала дама’тинг. У Рожера свело живот при мысли, что есть придется из рук опытных отравительниц. Все они закутаны с головы до ног, но Рожер различил Аманвах и Сиквах, ибо их формы и грация навсегда запечатлелись в его памяти.

Джардир сидел во главе стола с Инэверой одесную. Дамаджах, как обычно, нарядилась в прозрачные шелка, которые притягивали мужской взгляд, но обещали мучительную смерть любому, кто посмеет задержать его надолго. На противоположном конце устроились Дамаджи Ашан и Альэверак, их наследники Асукаджи и Маджи, первый и второй сыновья Джардира – Джайан и Асом, кай’шарум Шанджат и, разумеется, Хасик.

Рожеру безумно захотелось убежать, несмотря на очевидную тщетность побега. Он украдкой просунул палец меж пуговиц пестрой рубашки и прикоснулся к холодному металлу медальона. Напряжение мигом уменьшилось.

Медальон был высшей наградой за храбрость от герцога Энджирса, врученной приемному отцу Рожера Аррику Сладкоголосому за то, что бросил их с матерью на растерзание подземникам, а после солгал об этом. Даже для Аррика груз оказался слишком тяжел, и позднее, когда паковал вещи перед изгнанием из герцогского дворца, он оставил медальон, хотя прихватил все ценное, до чего дотянулся.

Но там, где Аррик его покинул, другие стояли насмерть. Вестник Джерал бросил его матери щит и с отцом Рожера встал между матерью с ребенком и демонами, которые хлынули в разломанную входную дверь. Они погибли – как и Аррик спустя много лет, защищая Рожера.

Лиша выгравировала на медальоне имена всех, кто отдал за Рожера жизнь, и превратила его в талисман, который утешал в минуты всепоглощающего страха, но также напоминал, что его существование выкуплено жизнью всех, кто когда-либо пекся о нем. Хотелось верить, что он особенный и заслуживает подобного спасения, однако доказательств пока не находилось.

Лиша заняла подушку слева от Джардира; рядом с нею сел Рожер, затем Элона, Эрни, Гаред и Уонда. Аббан устроился на обычном месте – преклонил колени на шаг позади Джардира, почти невидимый на заднем плане.

Сиквах мгновенно поставила перед Рожером крохотную чашку густого кофе и подмигнула, перехватив взгляд. Ресницы были пышные и черные. Никто ничего не заметил, и этот сердечный, ловко исполненный жест вызвал у Рожера легкий трепет. Но он достаточно поднаторел во взглядах, упражняясь перед зеркалом, и не поплыл. Аманвах и Сиквах могли увлечься им и метить в невесты, но не любили его, да и знали слишком плохо, чтобы любить, даже если сами верили в свое чувство.

Не полюбил их и Рожер. Они были смышлеными, прекрасными созданиями, но за наружностью скрывалась тайна.

Тем не менее что-то в них было…

Он часто вспоминал ночь, когда они его соблазнили, но думал не о любовных утехах. По крайней мере, не только о них. В памяти засела «Песнь о Лунном Ущербе», которую они исполнили дуэтом. В их голосах звучала мощь. Редкая сила, и Рожер, воспитанный величайшим певцом эпохи, понимал это.